помощью, стал решающим, чтобы испытать восторг победы!
После матча нас ждал буфет с яичными стенами, в котором мы недолго побаловались золотисто-пенным пивом, так уместным при сегодняшней жаре. Максим познакомил меня с человеком маленького роста в фуражке с большим козырьком, любителем футбола, игроком и писателем. В петлице его пиджака красовалась роза. — Георгий Алёшин, — скрипучим голосом представился человечек. Они с Максимом долго обменивались впечатлениями о матче, размахивая руками и крича, а потом возвратились к пиву, мочёному гороху и ракам. Последних наш новый знакомый поглощал страстно. Потом мы шли по улице под липами, вдыхая запахи листвы и травы. Кричали извозчики, торговки и чистильщики обуви. Мимо нас шагали, смеясь, лузгая семечки и лакомясь мороженым, компании ребят, а также разряженные любители «прошвырнуться» по вечернему городу. Тут Алёшин обратился ко мне: — Я так понимаю, вы на футбол попали не по своей воле… — Это я туда завлёк Геру, и, наверное, заставил её поскучать, — попытался объясниться за меня Максим, поблёскивая цыганскими очами. Я пожала плечами: — Нет, почему, всё было забавно, особенно наблюдать, как… — …взрослые мужчины полтора часа бегают за мячом, заставляя зрителей всерьёз и страстно воспринимать это несерьёзное занятие, — закончил за меня Алёшин с улыбкой. — Но нужно же чем-то занимать этих взрослых мужчин, — тут же заметила я. — Отработавших и желающих отдохнуть… — подхватил мой собеседник. — Ну да…Раньше это были гладиаторские бои, гонки на колесницах, или олимпийские состязания. А теперь это футбол… Так что… отнеслась с пониманием…, - сказала я. — Между прочим бега — то остались. И в Испании — коррида, — вставил Максим. — Человек должен где-то выпускать пар, — веско сказал Алёшин. — Это древние инстинкты, и они дремлют в каждом. Конечно, хорошо, когда человек занимается творчеством, поэзией, искусством. Ну, а как же страсть, азарт… Это никуда не спрячешь. Лучше уж футбол, чем, допустим, карты… — А я и бильярд обожаю… Шары погонять, — сказал Максим. — Для меня же лучшим отдыхом остаются книги и музыка. Так получилось, я с детства жила, да и сейчас живу достаточно одиноко, поэтому — это моя единственная отрада, средство общения с миром, — промолвила я задумчиво. — Отличное увлечение, но оно не равно спорту, — сказал Алёшин. — Кстати, я и сам футболист. — Я это почувствовала по тому, как вы с Максимом разбирали сегодняшний матч. — Но он ещё и писатель! — с улыбкой напомнил Максим. — Да, книги вы хорошие пишите. Так что — гармония есть! — сказала я. Алёшин смущённо улыбнулся, а Максим нарочито серьёзно спросил: — Гера, а какие книги присутствующего здесь писателя Алёшина вы читали? — У писателя Алёшина есть замечательная сказка о великанах, которые владычествуют над целой страной, но потом народ их свергает. Она вся наполненная яркими образами и метафорами. И рассказы очень образные, увлекательные… Алёшин ничего не успел ответить на это — на горизонте появился новый участник событий. — Товарищи, а вот движется навстречу нам выдающийся архитектор! — весело воскликнул Максим. Впереди не спеша шёл человек в круглых очках, с небольшой золотистой эспаньолкой. Его тонкое и чувственное лицо было напряжено, рыжие волосы из-под шляпы завивались колечками. Он несколько высокомерно оглянул нашу компанию, здороваясь за руку, сразу же зацепил меня медовым глазком, и я вспомнила, что мне говорила гадалка: «Пуще всего опасайся по жизни рыжебородого человека, ибо он для тебя опасен». — Представляю — Гера…Красивая и таинственная девушка, балерина. А это — Степан Верлада! — познакомил нас Максим. Итак, рыжебородый оказался архитектором, приятелем и коллегой Максима. Я успела отметить, что на душе у Верлады смутно, но всё же подала ему руку. Разговор потёк какой-то туманный и зыбкий, почти ничего не запомнилось, чтобы привести его здесь. Помню, что шли мы по набережной и много говорили. Ребята в пионерских галстуках запускали планеры. Играла музыка и бродили нарядные прохожие: кто-то лузгал семечки, кто-то смаковал эскимо на палочке. Мы тоже заглянули в тележку мороженщика — там, в царстве колотого льда стояли бидончики с кофейным, розовым и ванильным мороженым. Мороженщик наполнил нам четыре вафельных стаканчика. У причала мы разделились. Алёшину нужно было перебраться на противоположный берег, и он сел в катер, полный шумных и весёлых пассажиров. Верлада остался среди весёлых отдыхающих, запускавших воздушного змея. Прощаясь, он чуть приподнял шляпу. Я долго ощущала на себе его цепкий взгляд. Мы с Максимом пошли далее средь шумной толпы. На речной глади блестели золотые глаза фонарей. В небе взрывались звёзды — это запускали салюты. И здесь случилось то, что заставило проявить мои способности. Девочка в темно-голубом, будто лепесток, платьице делала шажки по каменному парапету набережной и вдруг поскользнулась. Очевидно, не уследила мама, отпустившая руку девочки. Когда девочка стала падать — я среагировала мгновенно, подхватив на лету падающее вниз тельце. Вместе со спасённой я поднялась наверх — собралась толпа, посчитавшая произошедшее чудом, не могущая объяснить мой полёт. Максим восхищенно шептал мне: — Я знаю, что ты способна на разные штуки, но такое… Это ведь была левитация? Как ты это делаешь? Я смущённо и туманно объяснялась, затем, взяв Максима за руку, поспешила уйти из гудящей толпы, чувствуя на себе глаза Степана Верлады.
*** В конце лета мы с Максимом поехали к морю. Слепяще било в глаза лукавое и горячее солнце. Устав от радостей жизни потихоньку желтели листья. Август осыпался плодами, которые заполняли запахами сады и базары. На прилавках краснели медовые яблоки и сиял голубизной виноград. Море — могучее и виннопенное, как называл его Гомер, плескалось о скалы, обдавало свежим ветром, насыщало энергией, блистало под солнечными стрелами золотисто-серебряными искрами. Пригретые и разнеженные мы с Максимом лежали в густой тени в саду под трескотню цикад. Природа стояла в покое. Взятая книга была отброшена, затребованы были жаркие поцелуи и изящные нежности, ласкающие тело и душу. Слова о любви перелетали из уст в уста, словно вспугнутые птицы. Мы жили в доме отдыха. Меня очаровывало то, что рядом со мной мужчина, который так мило и очаровательно спит, который по моей
Глава 3. «Мне важна сказка полёта…»
После матча нас ждал буфет с яичными стенами, в котором мы недолго побаловались золотисто-пенным пивом, так уместным при сегодняшней жаре. Максим познакомил меня с человеком маленького роста в фуражке с большим козырьком, любителем футбола, игроком и писателем. В петлице его пиджака красовалась роза. — Георгий Алёшин, — скрипучим голосом представился человечек. Они с Максимом долго обменивались впечатлениями о матче, размахивая руками и крича, а потом возвратились к пиву, мочёному гороху и ракам. Последних наш новый знакомый поглощал страстно. Потом мы шли по улице под липами, вдыхая запахи листвы и травы. Кричали извозчики, торговки и чистильщики обуви. Мимо нас шагали, смеясь, лузгая семечки и лакомясь мороженым, компании ребят, а также разряженные любители «прошвырнуться» по вечернему городу. Тут Алёшин обратился ко мне: — Я так понимаю, вы на футбол попали не по своей воле… — Это я туда завлёк Геру, и, наверное, заставил её поскучать, — попытался объясниться за меня Максим, поблёскивая цыганскими очами. Я пожала плечами: — Нет, почему, всё было забавно, особенно наблюдать, как… — …взрослые мужчины полтора часа бегают за мячом, заставляя зрителей всерьёз и страстно воспринимать это несерьёзное занятие, — закончил за меня Алёшин с улыбкой. — Но нужно же чем-то занимать этих взрослых мужчин, — тут же заметила я. — Отработавших и желающих отдохнуть… — подхватил мой собеседник. — Ну да…Раньше это были гладиаторские бои, гонки на колесницах, или олимпийские состязания. А теперь это футбол… Так что… отнеслась с пониманием…, - сказала я. — Между прочим бега — то остались. И в Испании — коррида, — вставил Максим. — Человек должен где-то выпускать пар, — веско сказал Алёшин. — Это древние инстинкты, и они дремлют в каждом. Конечно, хорошо, когда человек занимается творчеством, поэзией, искусством. Ну, а как же страсть, азарт… Это никуда не спрячешь. Лучше уж футбол, чем, допустим, карты… — А я и бильярд обожаю… Шары погонять, — сказал Максим. — Для меня же лучшим отдыхом остаются книги и музыка. Так получилось, я с детства жила, да и сейчас живу достаточно одиноко, поэтому — это моя единственная отрада, средство общения с миром, — промолвила я задумчиво. — Отличное увлечение, но оно не равно спорту, — сказал Алёшин. — Кстати, я и сам футболист. — Я это почувствовала по тому, как вы с Максимом разбирали сегодняшний матч. — Но он ещё и писатель! — с улыбкой напомнил Максим. — Да, книги вы хорошие пишите. Так что — гармония есть! — сказала я. Алёшин смущённо улыбнулся, а Максим нарочито серьёзно спросил: — Гера, а какие книги присутствующего здесь писателя Алёшина вы читали? — У писателя Алёшина есть замечательная сказка о великанах, которые владычествуют над целой страной, но потом народ их свергает. Она вся наполненная яркими образами и метафорами. И рассказы очень образные, увлекательные… Алёшин ничего не успел ответить на это — на горизонте появился новый участник событий. — Товарищи, а вот движется навстречу нам выдающийся архитектор! — весело воскликнул Максим. Впереди не спеша шёл человек в круглых очках, с небольшой золотистой эспаньолкой. Его тонкое и чувственное лицо было напряжено, рыжие волосы из-под шляпы завивались колечками. Он несколько высокомерно оглянул нашу компанию, здороваясь за руку, сразу же зацепил меня медовым глазком, и я вспомнила, что мне говорила гадалка: «Пуще всего опасайся по жизни рыжебородого человека, ибо он для тебя опасен». — Представляю — Гера…Красивая и таинственная девушка, балерина. А это — Степан Верлада! — познакомил нас Максим. Итак, рыжебородый оказался архитектором, приятелем и коллегой Максима. Я успела отметить, что на душе у Верлады смутно, но всё же подала ему руку. Разговор потёк какой-то туманный и зыбкий, почти ничего не запомнилось, чтобы привести его здесь. Помню, что шли мы по набережной и много говорили. Ребята в пионерских галстуках запускали планеры. Играла музыка и бродили нарядные прохожие: кто-то лузгал семечки, кто-то смаковал эскимо на палочке. Мы тоже заглянули в тележку мороженщика — там, в царстве колотого льда стояли бидончики с кофейным, розовым и ванильным мороженым. Мороженщик наполнил нам четыре вафельных стаканчика. У причала мы разделились. Алёшину нужно было перебраться на противоположный берег, и он сел в катер, полный шумных и весёлых пассажиров. Верлада остался среди весёлых отдыхающих, запускавших воздушного змея. Прощаясь, он чуть приподнял шляпу. Я долго ощущала на себе его цепкий взгляд. Мы с Максимом пошли далее средь шумной толпы. На речной глади блестели золотые глаза фонарей. В небе взрывались звёзды — это запускали салюты. И здесь случилось то, что заставило проявить мои способности. Девочка в темно-голубом, будто лепесток, платьице делала шажки по каменному парапету набережной и вдруг поскользнулась. Очевидно, не уследила мама, отпустившая руку девочки. Когда девочка стала падать — я среагировала мгновенно, подхватив на лету падающее вниз тельце. Вместе со спасённой я поднялась наверх — собралась толпа, посчитавшая произошедшее чудом, не могущая объяснить мой полёт. Максим восхищенно шептал мне: — Я знаю, что ты способна на разные штуки, но такое… Это ведь была левитация? Как ты это делаешь? Я смущённо и туманно объяснялась, затем, взяв Максима за руку, поспешила уйти из гудящей толпы, чувствуя на себе глаза Степана Верлады.
*** В конце лета мы с Максимом поехали к морю. Слепяще било в глаза лукавое и горячее солнце. Устав от радостей жизни потихоньку желтели листья. Август осыпался плодами, которые заполняли запахами сады и базары. На прилавках краснели медовые яблоки и сиял голубизной виноград. Море — могучее и виннопенное, как называл его Гомер, плескалось о скалы, обдавало свежим ветром, насыщало энергией, блистало под солнечными стрелами золотисто-серебряными искрами. Пригретые и разнеженные мы с Максимом лежали в густой тени в саду под трескотню цикад. Природа стояла в покое. Взятая книга была отброшена, затребованы были жаркие поцелуи и изящные нежности, ласкающие тело и душу. Слова о любви перелетали из уст в уста, словно вспугнутые птицы. Мы жили в доме отдыха. Меня очаровывало то, что рядом со мной мужчина, который так мило и очаровательно спит, который по моей