рассматривала его комнату, обстановку и наслаждалась.
— Когда? Когда об этом узнали?
— Ты же знаешь, что с ним!
— У Вас есть задатки…
Я вернулась домой. — Саша не встает и не хочет никого видеть, тебе не надо к ним, — говорила мама. — У него страшные боли, постоянно требует наркотиков. Он уже ничего не ест. До этого помогала водка с маслом, так он отказался ее пить. Сказал: «Я лучше проживу короткую жизнь, но яркую, чем всю жизнь прозябать инвалидом!» Я все же поехала в город, в поезде убеждала себя, что непременно, ОБЯЗАТЕЛЬНО нужно найти Геру. Рассматривала фотопленку из лагеря, строя планы, как приеду к нему. Это не просто, помимо безумного страха, который испытывала, лишь представив встречу, преградой служило то, что Гера не жил в городе, где-то рядом. Ничего! Убеждала себя. Нужно просто спросить у кого-то. Найти маршрутку! Но когда приехала, сам воздух города как будто сказал, что Геру искать не только не нужно, более того, НЕЛЬЗЯ! И был так убедителен, что вызвал во мне что-то наподобие ужаса: «Беги от него! Беги! И так беги, чтобы он тебя сам не нашел!» Я послушалась. Позвонила Громову: — Привет, Макс. Это… — представилась, но Громов был равнодушен и как-то особо холоден: — Извини, я не могу с тобой встретиться. Поэтому нашла Любу и вместе с ней посетила Костика. Посидели полчаса в подъезде на корточках, и только затем перед самым отъездом одна направилась к Сашиному дому. Я искала тот канализационный люк, который означал «ровно половину пути» от его подъезда до остановки. Люк оказался почему-то в стороне, не там, где я предполагала, а может, это не тот люк. Добралась до подъезда, посмотрела в окна, во двор выходил зал, Сашина же комната находилась с другой стороны, посмотрела и сказала тихо: — Здравствуй, Саша. А я пришла… Еще постояла, затем обогнула дом, стараясь найти окно именно его комнаты, но там уже совсем ничего не чувствовала. В Москве, возвращаясь, на вокзале вдруг столкнулась с Грином. — О! А ты, что тут делаешь? — спросил он. — Еду, — но так как меня встречал дедушка, долгого разговора не получилось.
Я больше не хотела писать дневник и на протяжении двух недель не делала этого, ибо больше не желала иметь память. Когда приснился Саша, почему-то полностью здоровым и славшим мне письма, я тоже не стала записывать, решив, что это лишь обрывки моих собственных воспоминаний вперемешку с фантазиями. Я не видела смысла ни в чем, ни в снах, ни тем более в романе. О чем он? О том, как я ездила в лагерь? О том, как встречалась с Герой, а потом рассталась? Банальная история… Но Саша пришел во сне и на следующее утро снова здоровым, радостным, счастливым и на этот раз уже стремившимся ко мне приехать, тогда сон записала. Примерно через неделю позвонила мама, был уже март. — Саша умер, — сказала она. — Когда? — спросила я нейтрально, она ответила: — 22 февраля. Завтра девятый день. Смерти его уже ждали, он два месяца лежал, не вставая, начались пролежни. Последние две недели почти не приходил в сознание, а если приходил, то спрашивал: «Где я?» Умер ночью, очень тихо. Он в зале лежал в последнее время. 22 февраля. Повторила про себя и тут же вспомнила те сны. Сразу побежала к дневнику? Когда, когда он снился? Запись была от 24 февраля. Но это второй сон! А первый, значит,… 23… Когда он уже умер??? Так это… ОН… приходил? Запись была слишком скудной, я пыталась вспомнить сама: здоровый, красивый, счастливый, радостный, он просто излучал свободу и счастье. И было много писем, очень много. Я больше не надеялась его увидеть во сне, но он пришел еще раз, прямо на следующую ночь. Не помню, где мы находились, какой-то компьютер и диван, на которым мы лежали, обнявшись. Было холодно, а в его объятиях тепло. Нас освещал только свет от монитора. Иногда Саша меня целовал легким прикосновением в губы, отчего становилось очень приятно, спокойно и легко. Только одно меня терзало, что Саша скоро уйдет, он всегда уходил в такие моменты в снах, то по делам, то куда-то еще. Я лежала, ждала и, наконец, решилась спросить его прямо, ибо легче быть подготовленным, чем страдать от неожиданности. — А тебе… не нужно куда-нибудь? Уходить? — спросила осторожно. Саша покачал головой и мягко ответил: — Нет. Я теперь никуда не спешу. — Моя мама носила твое фото экстрасенсу, — сказал мой новый парень. Я усмехнулась про себя. Ну, и дура же, твоя мама! — И что он? — Он сказал, что ты меня не любишь. — О! Я тебе и так это могла сказать. Без экстрасенса. Надулся. — Как он это определил? — спросила мягче. — Мама носила твое фото, — обиженно смотрел в сторону. — Тот посмотрел и засмеялся: «Нет, вашего сына она не любит. Она любит того, кто остался в ее прошлом». — Какое фото? — я насторожилась. — Которое на столе. Подошла. За стеклом находилась моя фотография, сделанная в лагере у тополя. Я помнила, что фотографировалась там специально, чтобы запечатлеть место Первого поцелуя. Это было 7 августа. — А кого именно люблю, не сказал? — Нет. — Жаль.
Памяти Саши Б. (27.07.1982 — 22.02.2000) 2010–2015
Я вернулась домой. — Саша не встает и не хочет никого видеть, тебе не надо к ним, — говорила мама. — У него страшные боли, постоянно требует наркотиков. Он уже ничего не ест. До этого помогала водка с маслом, так он отказался ее пить. Сказал: «Я лучше проживу короткую жизнь, но яркую, чем всю жизнь прозябать инвалидом!» Я все же поехала в город, в поезде убеждала себя, что непременно, ОБЯЗАТЕЛЬНО нужно найти Геру. Рассматривала фотопленку из лагеря, строя планы, как приеду к нему. Это не просто, помимо безумного страха, который испытывала, лишь представив встречу, преградой служило то, что Гера не жил в городе, где-то рядом. Ничего! Убеждала себя. Нужно просто спросить у кого-то. Найти маршрутку! Но когда приехала, сам воздух города как будто сказал, что Геру искать не только не нужно, более того, НЕЛЬЗЯ! И был так убедителен, что вызвал во мне что-то наподобие ужаса: «Беги от него! Беги! И так беги, чтобы он тебя сам не нашел!» Я послушалась. Позвонила Громову: — Привет, Макс. Это… — представилась, но Громов был равнодушен и как-то особо холоден: — Извини, я не могу с тобой встретиться. Поэтому нашла Любу и вместе с ней посетила Костика. Посидели полчаса в подъезде на корточках, и только затем перед самым отъездом одна направилась к Сашиному дому. Я искала тот канализационный люк, который означал «ровно половину пути» от его подъезда до остановки. Люк оказался почему-то в стороне, не там, где я предполагала, а может, это не тот люк. Добралась до подъезда, посмотрела в окна, во двор выходил зал, Сашина же комната находилась с другой стороны, посмотрела и сказала тихо: — Здравствуй, Саша. А я пришла… Еще постояла, затем обогнула дом, стараясь найти окно именно его комнаты, но там уже совсем ничего не чувствовала. В Москве, возвращаясь, на вокзале вдруг столкнулась с Грином. — О! А ты, что тут делаешь? — спросил он. — Еду, — но так как меня встречал дедушка, долгого разговора не получилось.
Я больше не хотела писать дневник и на протяжении двух недель не делала этого, ибо больше не желала иметь память. Когда приснился Саша, почему-то полностью здоровым и славшим мне письма, я тоже не стала записывать, решив, что это лишь обрывки моих собственных воспоминаний вперемешку с фантазиями. Я не видела смысла ни в чем, ни в снах, ни тем более в романе. О чем он? О том, как я ездила в лагерь? О том, как встречалась с Герой, а потом рассталась? Банальная история… Но Саша пришел во сне и на следующее утро снова здоровым, радостным, счастливым и на этот раз уже стремившимся ко мне приехать, тогда сон записала. Примерно через неделю позвонила мама, был уже март. — Саша умер, — сказала она. — Когда? — спросила я нейтрально, она ответила: — 22 февраля. Завтра девятый день. Смерти его уже ждали, он два месяца лежал, не вставая, начались пролежни. Последние две недели почти не приходил в сознание, а если приходил, то спрашивал: «Где я?» Умер ночью, очень тихо. Он в зале лежал в последнее время. 22 февраля. Повторила про себя и тут же вспомнила те сны. Сразу побежала к дневнику? Когда, когда он снился? Запись была от 24 февраля. Но это второй сон! А первый, значит,… 23… Когда он уже умер??? Так это… ОН… приходил? Запись была слишком скудной, я пыталась вспомнить сама: здоровый, красивый, счастливый, радостный, он просто излучал свободу и счастье. И было много писем, очень много. Я больше не надеялась его увидеть во сне, но он пришел еще раз, прямо на следующую ночь. Не помню, где мы находились, какой-то компьютер и диван, на которым мы лежали, обнявшись. Было холодно, а в его объятиях тепло. Нас освещал только свет от монитора. Иногда Саша меня целовал легким прикосновением в губы, отчего становилось очень приятно, спокойно и легко. Только одно меня терзало, что Саша скоро уйдет, он всегда уходил в такие моменты в снах, то по делам, то куда-то еще. Я лежала, ждала и, наконец, решилась спросить его прямо, ибо легче быть подготовленным, чем страдать от неожиданности. — А тебе… не нужно куда-нибудь? Уходить? — спросила осторожно. Саша покачал головой и мягко ответил: — Нет. Я теперь никуда не спешу. — Моя мама носила твое фото экстрасенсу, — сказал мой новый парень. Я усмехнулась про себя. Ну, и дура же, твоя мама! — И что он? — Он сказал, что ты меня не любишь. — О! Я тебе и так это могла сказать. Без экстрасенса. Надулся. — Как он это определил? — спросила мягче. — Мама носила твое фото, — обиженно смотрел в сторону. — Тот посмотрел и засмеялся: «Нет, вашего сына она не любит. Она любит того, кто остался в ее прошлом». — Какое фото? — я насторожилась. — Которое на столе. Подошла. За стеклом находилась моя фотография, сделанная в лагере у тополя. Я помнила, что фотографировалась там специально, чтобы запечатлеть место Первого поцелуя. Это было 7 августа. — А кого именно люблю, не сказал? — Нет. — Жаль.
Памяти Саши Б. (27.07.1982 — 22.02.2000) 2010–2015