Одна принцесса еще в младенчестве стала жертвой дворцового заговора. В этом она отчасти сама виновата — вредный ее характер проявился практически сразу после рождения и быстро измотал придворную няньку. Придворная нянька из-за круглосуточных воплей младенца так хотела спать, что тронулась умом. Она отнесла наследницу в лес и оставила там под ракитовым кустом. На обратном пути нянька измазала себе щеки навозом и разбила глаз с разбегу о сосну, чтобы было похоже, будто на них с августейшим младенцем напали разбойники. Но ни щеки, ни разбитый лоб няньку не спасли. Тем же вечером ее вздернули на виселице во внутреннем дворике дворца. А с ней заодно всех поваров и лакеев, чтобы в корне задавить возможный придворный заговор. И хотя головы мерзавцев торчали на высоких кольях и хорошо просматривались со всех точек дворца, королева была безутешна и рыдала сутки напролет. Выжившая челядь была тронута таким бурным проявлением чувств высшей аристократии, а придворный историк даже занес этот день в летопись царских событий, как День Слез и Скорби. Он пытался было настаивать на объявлении трехдневного всенародного траура, но уже на исходе ДСС королева полностью забыла о своей потерянной дочери, потому что родила новую. Скорбь плавно перетекла в праздник и длительную попойку с соседними королями. И за всеми этими хлопотами пропавшая принцесса как-то незаметно сама собой позабылась.

Позабылась-то она позабылась, но не пропала — ее грибы спасли. Они выкормили принцессу дождевыми червями, научили прятаться в опавших листьях и жить, стоя на одной ножке. Принцесса выросла молчаливой и созерцательной девушкой, и так ловко пряталась в опавших листьях, что опытные деревенские грибники смогли ее найти только через 16 лет, когда она переросла самые высокие плети лесного малинника. Сперва грибники хотели просто сшибить ее ногой — уж больно странной она им на первый взгляд показалась: шляпка мятая да волосатая, непонятного цвета, и ножка огромная да толстая — точно червивая. Но принцесса их опередила и сама выдала им пинка свободной от опоры ногой. Грибники озадачились и смекнули, что перед ними не просто гриб, а чудо-чудное диво-дивное. Они аккуратно, чтобы не повредить грибницу, выкопали чудо-чудное из грунта и принесли в деревню, женам показать.

Жены находку не одобрили. Они так устали от манеры мужей тащить в дом из лесу всякую дрянь, что немедленно велели вернуть поганку туда, откуда взяли. Но тут незадача, точное место положения чуда-юда мужики забыли. Так что пришлось ее в деревне оставить.

Бабы сразу попытались пристроить чудо-юду к хозяйству, чтобы прок был и даром хлеб не переводить. И на кухню ее отправляли, и на огород — без толку. Оказалась она не только к делу не приучена, а вообще руками пользуется только с перепугу. Например, если сзади пинка дать, она, падая, руки подставит. А если ее не нервировать, стоит себе — одну ногу под себя подожмет, другой в землю упрется. А как муха не нее сядет или гусеница заползет, она языком — щелк! — и пообедала. В деревнях народ темный, дальше горшка в печи ничего не видит. Ему бы в столицу письма писать, английских ученых на уши ставить, а они умнее не надумали, как чуду-юду против тараканов использовать. Так и покатилась ее жизнь — сегодня у одних языком щелкает, завтра у других. И сама сыта, и людям радость.

Народ в массе своей на нее внимания не обращал. Ну, подойдет чья-то очередь чуду-юду брать, они шкаф передвинут, угол освободят, и туда ее поставят. А как очередь выйдет, передадут дальше и забудут о ней недели на две, до следующей обработки. Но в жизни все так хитро устроено, что к каждой твари господь пару подберет. Вот и на поганку деревенский дурачок засмотрелся и красивой нашел. Глаза у нее приметные — один карий, другой серый, и брови знатные, на переносице в одну линию сомкнуты. Стал дурачок за ней ухаживать: ножку водой поливать и со шляпки пыль смахивать. А она в ответ хихикает — щекотно ей. Стал с ней дурак по душам разговаривать. Она поначалу мало чего понимала, но человеческий язык на лету схватывала. А потом и сама вопросы задавать начала. Про что бы дурак ей ни рассказывал, про землю ли, что вокруг солнца вращается, про воду ли, которая замерзает и переходит в парообразное состояние — все ей было удивительно. Она, пока грибом была, как-то ни о чем таком не задумывалась. У грибов мироздание проще устроено — есть мать сыра земля, а в ней грибница, через которую все грибы между собой в один организм связаны. Есть вода, чтобы грибницу питать. Есть прошлогодние листья, которые защищают ее от пересыхания и холода. И есть черви, которые не дают грибам захватить мировое господство. И это тоже грамотно — мировое господство штука сложная, с ней, не приведи господь, справляться придется. И если три состояния воды она еще поняла, то в человеческую раздельность никак поверить не могла. Как это — каждый сам по себе? И даже если они семья и в одной грибнице живут, то все равно каждый по отдельности? Не бывает так и все тут! Не смог дурак ее переубедить. Да он и не особо старался. Потому что помимо всех этих общечеловеческих странностей есть еще ночи, соловьиными песнями полные, да утра в золоте разлитого по земле солнца. Так бы это чудо чудное да диво дивное и сгинуло б в глуши, и сказке конец, но прибыл в ту деревню передвижной медпункт прививки ставить.

Дело в том, что пока чудо-юда стояла на страже санитарно-гигиенических интересов общества, само общество начало страдать удивительной неизвестной науке болезнью. Зараженный — будь то человек или скот домашний — приобретал необъяснимую тягу к земле, начинал ее есть и камнями закусывать. Казалось бы, ну, что за беда, если человек землю ест? Не пучит его с нее, не крепит, и слава богу, пусть кушает. Но так рассуждать может только человек в государственном управлении не сведущий. Потому что сведущий сразу смекнет: если человек землю ест, он не работает — незачем ему, земля и так под ногами валяется. А если человек не работает, то и деньги не тратит. А если деньги не тратит, то ничего не покупает. А это уже всей экономике коллапс, ни один правитель такого не допустит. Вот и нынешний король не допустил, организовал для спасения страны команды медиков с противостолбнячной сывороткой.

Вообще-то, сыворотка против болезни не помогала, зато побочным проявлением вызывала тошноту на запах земли. После прививки землееды худели и с голодухи готовы были есть все, что угодно, — от вареной репы до кошачьего корма. Но, когда действие сыворотки заканчивалось, опять возвращались к земле, а значит, процедуру надо был повторять.