настолько сильно боялись, что были даже готовы к вооруженной борьбе с этим самым будущим.
Каждый играл чужую роль. Причем все – в разных фильмах.
Я услышала, как он говорит: «У меня такое чувство, что большую часть жизни я проведу не с той женщиной и не в той постели».
Я услышала голос, который в гостиничном номере рисовал мне другое будущее, будущее, в котором я шла с двухместной коляской в супермаркет купить по сниженной цене половину свиной туши в расчете на глубокую заморозку, множество пачек макарон, стирального порошка и пастеризованного молока; и вот что еще заставило меня содрогнуться – вскоре после этого разговора мне довелось попробовать скисшее пастеризованное молоко, которое стало отвратительно горьким на вкус; а потом я вспомнила и о третьем варианте будущего, прерванном хирургическим путем, а теперь, значит, у него был четвертый вариант: дом и беременная жена, потому что пришло время заводить семью.
Мое собственное не казалось мне настолько отвратительным.
Я сказала:
– Надеюсь, суп вкусный?
И он ответил:
– Великолепный. Из чего он?
Я сказала:
– Это должен был быть суп из голубей, которые по ошибке оказались перепелами.
И он то ли с ужасом, то ли с восторгом сказал:
– Ничего себе, ты питаешься. У нас каждый день макароны. Макароны с томатным соусом, макароны с брокколи, пирог из макарон. Беременные женщины больше ничего не едят. От всего остального их мутит.
Я сказала:
– К чему такие подробности.
Но упомянутое им множество разных видов макарон говорило об определенной установке в домашнем хозяйстве и напомнило мне галстук с маленькими зелеными слониками – мне показалось, они отлично сочетаются.
Двойная жизнь стара как мир, подумала я, нарезала салат и положила форелей на сковородку.
– Ты по-прежнему куришь, – сказал он.
Я по-прежнему курила.
– Это требует даже некоторой выдержки, – сказал он, – в наши дни.
Тем временем мое возбуждение совершенно улеглось, и его место заняло разочарование.
Просто удивительно, по-моему, сколь обыденные, будничные вещи обладают неисчерпаемой способностью нас разочаровывать. Даже если у тебя нет больше никаких иллюзий ни по какому поводу, и, значит, ты вроде бы застрахован от разочарований, все равно они тебя настигают постоянно – лично я думаю, это даже хорошо, что они снова и снова тебя настигают, потому что человек должен идти вперед, а когда человек идет вперед, разумеется, что-то его неизбежно разочаровывает – но ведь нельзя же перестать двигаться вперед, и только сидеть на месте или лежать, чтобы избежать разочарований; так вот и живем.
При этой мысли я почувстовала себя совершенно в своей тарелке, но, наверное, это была в большей степени заслуга «Грюнер Вельтлинер», а не самой мысли.
По крайней мере, тефлоновая сковорода меня не разочаровала.
У меня была еще бутылка виноградной водки. С кофе мы выпили по стопке, и мысли унесли меня далеко-далеко в мой собственный, совершенно другой фильм, в мои собственные представления о счастье: в голове у меня кружились всякие формулировки, и я даже не знала, то ли они появились из моей жизни, то ли из фильма. Мне показалось, что когда-то давно, стоя посреди огромного пустого дома, я слышала, как он сказал:
– Знаешь, я хочу сделать тебя счастливой.
Эта фраза показалась мне совершенно абсурдной. И я ошеломленно сказала:
– Боже, ну какое отношение все это имеет к счастью.
Наверное, на какой-то момент я отрешилась от реальности, пытаясь разобраться в своей тогдашней растерянности – неужто один человек и вправду может сказать другому:
– Я хочу сделать тебя счастливой.
И в этот момент я заметила, что узкая ледяная рука очень нежно, и не скрывая своих намерений, лежит на моей руке. Я подумала: «Все верно. К Альберте пришел любовник».
Любовник, казалось, уже некоторое время что-то говорил и как раз в этот миг произнес:
– Знаешь, конечно я люблю свою жену.
Затыкать уши было поздно.
– Но беременная жена – для мужа это непросто, – продолжал он.
И я подумала: «Так тому и быть».
Мне показалось, что пришло время вспомнить вчерашнее торжественное обещание. Я сказала:
– Уже поздно, а машину завтра везти в ремонт.
Дверь тихонько закрылась.