- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (159) »
Яковлевич, не замечая этого, продолжал: — На вас надежно — мозги ученые. Ты гляди, чего сосед-то делает. Я это про германца. Всю Европу ведь заграбастал. Эдак он по жадности и на нас полезет. У нас в деревне был такой Евграф Горелов, — Степан Яковлевич любил ссылаться на примеры деревенской жизни. — Сначала землю заграбастал, потом леса, а потом что придумал: в голодный год выдал мужикам по красненькой, страховые листы собрал, да и поджег деревню. Все страховые, значит, себе. Судись! И этот по жадности на нас полезет.
Василий хотел было что-то ответить. Иван Кузьмич, зная, что сейчас непременно разгорится спор на международную тему и затянется до утра, перебил:
— Ну что ж, поедешь, что ль, по грибы-то?
Степан Яковлевич остановился, как конь на скаку.
— Возьмете — так поедем.
Сноха Леля, маленькая, кругленькая, как точеная, с тонкими свежевыщипанными бровями, посасывая леденец, сказала что-то весьма неразумное:
— Что ж, поезд всех увезет.
Степан Яковлевич растерялся, не зная, что на это ответить, и, повернувшись к Василию, проговорил:
— Ну! А то как? Высочайшая-то наука — термический цех? Ведь это чудо — за шесть минут кулачковый валик обработать. Ну, ей же богу, чудо. Я бы не поверил, ежели бы Василий Иванович мне не показал, — начал он доказывать Ивану Кузьмичу. — Сам я, понимаешь, подошел, нажал кнопку, и через шесть минут — на тебе! Валик готов. A-а? Ты как на это, Иван Кузьмич?
Иван Кузьмич загадочно прищурил глаза, будто то, очем спрашивал Степан Яковлевич, дело исключительно его рук, и дерзко кинул:
— Опоздал ты на полстолетия: шестеренку уже обработали.
— Ну-у? — Степан Яковлевич что-то еще хотел спросить, но резкий дверной звонок перебил его.
По всему было видно, что звонил человек, не стесняясь нарушить квартирный покой: он позвонил и раз, и другой, и третий.
— Да кто же это в такой час и так бесцеремонно барабанит? — строго проговорила Елена Ильинишна и, чуть засучив рукава, направилась к двери. Открыла и вся вдруг стала другой — приветливой и нежной. — Батюшки! Николай Степанович! А я собиралась шугнуть!
Сам по себе крупный, Николай Кораблев в дверях показался особенно большим. Сняв черную с широкими полями шляпу, он стесненно прошептал:
— Простите, Елена Ильинишна… но у меня очень срочное дело. Мне бы Василия Ивановича.
3
Николай Кораблев — директор моторного завода — совсем недавно получил тревожное письмо от жены, Татьяны Половцевой. Татьяна вместе с годовалым сыном еще в мае уехала в Запорожскую область, на Кичкас, уговорившись, что туда же во второй половине июня, взяв отпуск, приедет и Николай Кораблев. Но за это время в его жизни произошли некоторые изменения: он был вызван в наркомат, и ему предложили поехать на Урал, в местечко Чиркуль, возглавить там строительство крупного моторного завода. — Что ж, не ко двору пришелся? — спросил он, глядя в брусчатый розовый пол кабинета. Нарком, вместе с Кораблевым окончивший институт, побарабанил толстоватыми пальцами по столу, прошелся и вдруг заговорил так громко, как он когда-то в детстве, в Армении, перекликался в горах: — Тех, кто не ко двору, выгоняем. А вам даем… даем большое строительство. Такой завод! В два года построить. Это такая честь! Ну, вы понимаете? — схватив стул и сев на него по-студенчески верхом, нарком резко переменил тон и заговорил дружески: — Чучело ты, Николай. Да разве бы я тебя отпустил с завода? Но на тебя показал Сталин. Слышь, только такой, как Кораблев, справится со срочным строительством нового моторного завода, — и легонько большим пальцем пырнул Кораблева в бок, аатем поднялся со стула и вскинул руку вверх, как бы подпирая ею потолок. — Урал — это спящий богатырь. Его надо пробудить — тогда мы непобедимы. А мотор — главный наш защитник. Николай Кораблев понял, что нарком говорит не свои слова, а тот добавил: — Тем более — ты ведь с Урала? — Нет, с Волги, Илья. — Ну, все равно, — и нарком беззвучно засмеялся, весь сотрясаясь, как бы радуясь своей оплошке. — Все равно… Урал ли, Памир ли, Волга ли, или Камчатка, — ТЫ ведь Кораблев — корабль, ну и секи волны. Николай Кораблев поднял на наркома большие карие глаза, в которых светилась тоска, какая бывает у художника, когда в разгар работы над картиной ему мешают каким-то посторонним делом. — Значит, изыскание по закалке током высокой частоты прекратить? — Ах, да! — Нарком некоторое время смотрел в окно. — Сколько с тебя в Америке заломили за такое дело? — Миллион долларов. — Может, отдать? — Да ведь они закалили только кулачковый валик. Это мы и без них сделали. — Да ну? Что же молчишь? Это на Совнарком надо. — Зачем шуметь раньше срока? Нарком задумался. — А с Урала разве руководить не сможешь? Кто на этом деле остается? — Инженер Замятин. — Замятин? Это что, родственник Ивану Кузьмичу? — Сын. Нарком снова несколько секунд молчал и чуть спустя проговорил: — Ага… Знаю и того и другого… Удивительная вещь. Ведь, кажется, какая огромная разница между отцом и сыном. Отец просто рабочий… — Ну, нет… не просто. — Сын инженер, — как бы не слыша, продолжал нарком. — Но по культуре ума — не по культуре знаний книжных, а по культуре ума — отец превосходит всех нас. — Ты любишь преувеличивать, Илья. — На днях в Кремле было совещание по качеству продукции, — снова, как бы не слушая Николая Кораблева, заговорил нарком. — Мы, конечно, все — технику, все — цифровые данные на стол. И говорили, говорили… долго… много… Нужное, конечно, говорили… и как-то забыли о человеке… Тут и поднялся Иван Кузьмич. Да как? Вихрем. Он ведь всегда степенный, сдержанный, а тут как будто взорвался… и давай стегать. «Что это вы? Все цифры да цифры, техника да техника, а о рабочем забыли. Всегда, говорит, надо помнить, что если рабочий начальника только боится, то он, конечно, выполнит что положено, а уж если любит, — скажи ему, чтобы гору свернуть, он две свернет». Говорил резко, грубовато. Мы сидели, поеживались. Да и неудобно было. Иван Кузьмич, видимо, почувствовал, что нам не по себе. Во время перерыва подошел к Сталину и говорит: «Не грубовато ли, Иосиф Виссарионович, я выступал?» А он ему: «Правда, Иван Кузьмич, никогда на золотой тарелочке не подается. Ее с боем несут вот такие люди, как вы. Спасибо вам». Нет, ты понимаешь, Николай? Понимаешь? — Эх, Илья! Еду. Нельзя не ехать. Вот какие изменения произошли за эти дни в жизни- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (159) »