Френсис Бернет Маленький лорд Фонтлерой Повесть

Книга печатается по изданию 1891 года. 

Рисунки Реджинальда БЕРЧА  

I.

Кедрик сам ничего не знал о своем прошлом. От матери он слышал, что его папа был англичанин, но умер, когда Кедрик был еще таким маленьким мальчиком, что не мог многого помнить об отце, разве что он был большого роста, голубоглаз и с длинными усами и что чрезвычайно приятно было кататься по комнате, сидя у него на плече. Со времени смерти отца Кедрик понял, что лучше всего было не говорить о нем с матерью. Во время его болезни Кедрика перевели в другой дом, а когда он вернулся, все было уже кончено, и мать его. которая также была нездорова, только что начинала сидеть в кресле у окна. Она была бледна и худа; все ямочки исчезли с ее красивого лица, а глаза смотрели широко и печально. Одета она была в черное.

— Милочка,— сказал Кедрик (так звал ее всегда его отец, от него научился и мальчик),— Милочка, папе лучше?

Почувствовав, что ее руки задрожали, он обернулся к ней своей кудрявой головкой, стараясь заглянуть ей прямо в лицо. Там было что-то, заставившее его почувствовать, что он сам сейчас заплачет.

— Милочка, он здоров?

И в ту же минуту его маленькое любящее сердечко подсказало ему обвить ручонками шею своей мамы, расцеловать ее и крепко прижаться щечкой к ее лицу. Он так и сделал, и мама, опустив голову на плечо сына, горько заплакала, так крепко сжимая его в своих объятиях, как будто совсем не хотела отпустить его от себя.

— Да, ему хорошо,— сказала она сквозь слезы,— ему совсем, совсем хорошо, зато мы — мы остались только вдвоём. Больше у нас нет никого.

Тогда он, как ни был мал, понял, что этот большой, красивый, молодой папа никогда не вернется, что он умер, как, он слышал, умирали другие люди, хотя и не в состоянии был объяснить себе, отчего могло произойти все это горе. Мать его всегда начинала плакать, когда он заговаривал об отце; поэтому он решил в своем детском уме пореже говорить о нем с матерью, и также сообразил, что лучше не давать ей сидеть, молча и неподвижно смотреть в огонь или в окно. И мать и сын имели весьма ограниченный круг знакомых и жили, как говорится, уединенною жизнью, хотя Кедрик и не знал этого, пока не подрос и не услыхал, почему никто не посещал их. Тогда ему сказали, что мать его была сирота и совсем одинока, когда его отец женился на ней. Она была очень хороша собою и жила компаньонкой у богатой старой дамы, дурно с ней обходившейся: здесь-то капитан Кедрик Эрроль, посетивший старуху, увидал девушку, когда та поднималась по лестнице с заплаканными глазами. Она показалась капитану такою милою, невинно страждущею, что он не мог забыть ее. Молодые люди познакомились ближе и полюбили друг друга и, наконец, обвенчались, хотя этот брак навлек на них неудовольствие некоторых особ. Больше же всех разгневан был отец капитана, живший в Англии. Это был старый, очень богатый и знатный вельможа, с весьма дурным нравом и сильнейшим отвращением к Америке и американцам. Он имел двух сыновей, старших Кедрика, и, по закону, старшему из трех сыновей должны были перейти в наследство как семейный титул, так и роскошные дома и богатые поместья. Если бы умер старший, наследство досталось бы следующему сыну. Таким образом, для капитана Кедрика, хотя принадлежавшего к такой важной семье, было мало вероятностей стать когда-либо богатым человеком.

Но вышло так, что природа одарила младшего сына не в пример его старших братьев. Он был красив лицом, силен и строен телом; улыбка его была приветлива, речь мягкая, веселая; он отличался благородством и храбростью, имел предоброе сердце и способность заставлять всех любить себя. Совсем противоположными качествами отличались его старшие братья: ни один из них не вышел ни наружностью, ни умом, ни нравом. Их недолюбливали еще мальчиками. Когда они учились в школе, то об ученьи совсем не заботились, тратили только время и деньги и приобрели мало истинных друзей. Старый граф, их отец, испытывал, благодаря им, много горя и унижения; наследник его был бесчестным для его благородного имени и в будущем не обещал ничего хорошего, оставаясь себялюбивым, расточительным, пустым человеком, без всяких хороших или благородных наклонностей. Горько было сознавать старому графу, что только третий сын его, которому должно достаться лишь очень небольшое состояние, обладал всеми привлекательными чертами, силою и красотой. По временам он ненавидел красивого молодого человека за то, что тот, по-видимому, имел как раз все достоинства, соответствующие высокому общественному и имущественному положению будущего графа Доринкура. Несмотря на то, в глубине своего гордого, упрямого старческого сердца, он не мог не питать забот о своем младшем сыне. В один из припадков своей блажи он послал его путешествовать в Америку; он думал удалить его на время, чтобы не раздражаться постоянным невыгодным сравнением с ним его братьев, сильно заботивших в это время отца своими дикими выходками.

Но через полгода он стал чувствовать свое одиночество и, втайне желая увидеть опять сына, написал ему письмо с приказанием вернуться домой. Письмо его разошлось дорогой с письмом капитана, только что посланным им отцу с извещением о своей любви к красивой американской девушке, на которой он намерен был жениться. Получив это письмо, граф пришел в совершенную ярость. Как ни крут был его нрав, но он никогда не выходил из себя до такой степени, как прочтя послание капитана. Лакей, находившийся при графе в эту минуту, думал, что с ним сделается удар — так он был взбешён. В течение часа старик бушевал, как разъяренный зверь, затем сел и написал сыну приказание никогда не приближаться к его дому, никогда больше не писать ни отцу, ни братьям. Он говорил, что пусть сын живет, как ему угодно, и умирает, где хочет, что он отлучает его навсегда от своей семьи, и чтобы тот никогда не ждал от отца какой бы то ни было помощи.

Капитан был сильно опечален этим письмом. Он очень любил Англию, был горячо привязан к дому, в котором родился; он любил даже своего сварливого старика-отца, разделял его скорби и разочарования, но он знал, что ему нечего рассчитывать на то, что отец когда-нибудь смягчится. Сначала он почти недоумевал, что ему делать, он не был воспитан для трудовой жизни, не имел никакой опытности в делах, зато обладал мужественным и решительным характером. Он продал свое место в английской армии и, найдя себе после некоторых хлопот место в Нью-Йорке, женился. Переход от той жизни, к которой он привык в Англии, был очень