Борис Горбатов ГОРНЫЙ ПОХОД

ПЕРЕД ПОХОДОМ

1

ечером в лагерь пришли национальные части. Дивизия выстроилась на передней линейке для встречи. Зеленые от пыли, усталые, потные, шли бойцы грузинской, армянской и тюркской рот, сохраняя, несмотря на усталость, свой особый четкий, ритмический строевой шаг.

Дымились рубахи уставших бойцов, исходили паром и потом; под сотнями крепких ног ладно и мерно хрустела галька — и над топотом сапог и копыт, над этим непрерывным хрустом, над шумом бьющегося о берег необъятного моря, над рокотом труб духового оркестра неслось непрерывное, знойное, братское:

— Ура-а-а… Ура-а-а… га… га…

В волнах несущихся восторженных криков проплывали взводы. Бойцы, улыбаясь, отвечали хрипло:

— Вашша. Вашша-а…^[1]

— Ура-а-а-а…

И скрывались окутанные облаками пыли.

Помкомвзвода сзади меня прошептал:

— Хорошо идут. — И, не выдержав, рванулся, закричал:

— Привет товарищам по походу! Ваш-ша-а-а!

На бывшем артиллерийском полигоне быстро вырос бивуак. Уже разбиты походные низкие палатки, припадающие крыльями к земле, как распластанные птицы. Уже набросаны наземь в палатках охапки горько пахнущего папоротника. Гремя оружием, конской сбруей, котелками, флягами, со смехом и пестрым многонациональным гомоном располагаются на полигоне люди.

В гости к ним приходят красноармейцы русских рот. Не зная языка, бродят кучками по бивуаку, глядят, как устраиваются в палатках, как чистят оружие, как пляшут. Около танцующих задерживаются, хлопают в ладоши и наконец сами пускаются в пляс.

Негромкие разговоры стоят над лагерем. На русском, на тюркском, на украинском, на грузинском, на армянском языках до отбоя на сон говорят между собой бойцы и все на одну тему: о горном походе.

2

На полковом собрании в поле командир дивизии Ковалев Михаил Прокопич сказал о походе просто и коротко кубанским своим насмешливым говорком:

— Так вот о походе. О нем вы слышали, товарищи. Ну так идем в горы. Куда? А вот, — и он широким жестом показал на темную груду гор.

Все посмотрели сначала на вытянутую руку, а потом на горы. Горы были в тучах: там уже не первый день шли субтропические дожди.

И, посмотрев на мрачную зубчатую цепь аджарского хребта, красноармеец-тюрок Джалбаров вышел на середину круга и ответил комдиву плохим, но уверенным русским языком:

— Мы видим гору, товарищ комдив. Котору нам дали задачу, мы, боец шестой роты, даем такой ответ: мы выполним. Гора будет наша.

А задачу дали большую. Читали по ротам приказ Реввоенсовета Кавказской Краснознаменной армии:

«На вашу долю выпала честь быть пионерами высокогорной экспедиции, имеющей исключительное значение».

«Экспедиция обязана накопить опыт боевых действий в условиях горного театра».

«РВС твердо уверен, что бойцы, командиры и политработники по-большевистски преодолеют все препятствия и трудности».

И подписи: Федько, Иппо.

Около трибуны на полигоне собирается общеполковое партийно-комсомольское собрание. Сведенный из национальных рот разных дивизий и русских рот нашей первой кавказской горной дивизии, еще не сколоченный, но уже живущий самостоятельной жизнью, сводный горный стрелковый полк готовился к выходу в горы.

Прибывали лошади, ишаки, мулы. Ржали, ревели, цокали копытами. Звенели цепи коновязей. Громыхая, шли с вокзала грузовики, подводы, тачанки с походными кухнями, котлами, ведрами, с какими-то ящиками и тюками. Легковые автомобили бесшумно носились по кобулетскому шоссе.

К штабу то и дело подлетали озабоченные конники, на ходу сваливались с коней и торопливо бежали в штаб. Ночь напролет сидели в штабе люди, подсчитывали, записывали, чертили маршруты, схемы, изучали карту. Упаковывался походный клуб. Бесперебойный стоял над кузницей звон молотков; кузнецы работали ударно день и ночь: перековывали лошадей.

* * *

В кабинете начальника экспедиции комдива Ковалева спокойная, хладнокровная тишина.

Ковалев сидит за столом. На столе — большое стекло, стрелковая линейка и ни одной бумажки.

Разговоры негромкие, спокойные: о кухне, о котлах, об ишаках.

* * *

На полигоне, шумное, многонациональное, собирается партийно-комсомольское собрание полка.

Я разыскиваю свою роту: в только что сколоченном полку бойцы еще плохо знают друг друга, невольно рассаживаются поротно. Но уже, объединяя всех в единую партийную семью, перекатывается по полигону дружный говор; коммунисты знакомятся друг с другом, перепутываются ротные границы — вот уже рядом со мной парень из батареи и стрелок из грузинской роты.

На трибуне — комиссар экспедиции военкомдив Рабинович. Стихает собрание. Только в национальных ротах легкий шепот: знающие русский язык переводят остальным.

Экспедиция наша рассчитана на сорок дней. Сорок дней будем идти по горным тропам, проверяя в походе людей, снаряжение, организацию, тактику, учась действовать в горах, учась побеждать и преодолевать горы.

— Будут ли трудности на походе? — спрашивает Рабинович и насмешливо отвечает: — Еще бы!

Сдержанно гудит собрание.

Высокий, загорелый, крепкий, подымается политрук грузинской роты Логуа.

Он отыскивает глазами бойцов своей роты, поворачивается к ним лицом и начинает по-грузински пересказывать доклад военкомдива.

К гортанному его голосу, к непонятным словам, к страстному грузинскому говору прислушиваются в остальных ротах. Кто-то около меня вслух жалуется самому себе.

— Большой от этого вред выходит, от разноязычия…

Вслед за Логуа подымается политрук армянской роты. Он тоже отыскивает свою роту и тоже поворачивается лицом к ней. Обстоятельные, неторопливые и чуть певучие армянские слова падают с трибуны, и уже дожидается своей очереди сдержанно улыбающийся политрук тюркской роты Алиев.

Выборы партийного бюро. Список кандидатур голосуют четыре раза. Четыре раза звучат имена членов полкового бюро, сопровождаемые комментариями на разных языках. И кажется, что даже сами имена каждый раз звучат иначе.

Четыре раза звенят аплодисменты: к аплодирующей национальной роте охотно и дружно присоединяется все собрание.

Темнота закрывает наше собрание. Лагерь выстраивается на поверку. Вечерняя «заря» звучит торжественно.

3

По