ни знаменитым охотником (напротив, охотник я самый заурядный), ни прославленным бегуном, если у меня не только нет дворянской родословной, но, судя по всему, я — внебрачное дитя, если я не стяжал славу на поле боя и мне не воздвигали при жизни памятник, если я никогда не получал никаких наград от Красного Креста или от кого бы то ни было. Иными словами, я самый обыкновенный пес, и судьба моя вполне заурядная. Единственное, что в некотором роде делает меня исключением, — моя способность говорить. А это дала мне любовь одного мальчика, я мог бы сказать, несчастная любовь.

Однажды утром пришел господин Берки, мой новый хозяин, и спросил: «Анди, нравится тебе этот пес?» «Он божествен! — сказал мальчик. (У него была склонность к преувеличению.) — А как мы его назовем?» «Его кличка Динго», — сказал господин Берки. «Динго? — переспросил мальчик. — Это имя мне не нравится. Господин Берки, объясните, пожалуйста, что оно означает». «Так зовут диких австралийских собак», — сказал господин Берки. «Мне очень нравится это имя», — сказал тогда мальчик.

И хотя официальным моим хозяином был господин Берки, душой и телом я принадлежал мальчику. Из всех людей в мире я лучше всего понимал его и легче всего мог с ним договориться. Я думаю, этому способствовало кроме его возраста и что-то общее, присущее нам обоим. Уверен, что не возьму греха на душу, если скажу, что мы с ним во многом походили друг на друга: леностью, озорством, преданностью, склонностью к авантюрам. С уверенностью также могу сказать, что в характере мальчика было нечто собачье: особенно это касалось его нюха и вообще восприимчивости к запахам. Одиночество и тоска соединили наши жизни. Его тоска по отцу и моя тоска по близким породили между нами своеобразную дружбу, основанную на родстве душ. И когда я стал подрастать и быстро приобретать авторитет среди деревенских дворняг как мудрый и ученый пес своего маленького мудрого повелителя, мальчик начал чувствовать себя менее одиноким и все больше гордился мною, становясь постепенно храбрее. Потому что я не только освободил его от врожденной боязни собак (этим страдал и его отец), он вообще стал смелей, зная, что у него есть верный и преданный защитник. В свою очередь он обучил меня разным полезным трюкам, которые вызывали уважение. Я умел разыскивать заблудившихся коров, раскапывать кротовины (из пустого баловства, только чтоб убить время), гонять зайцев, находить лисьи норы и гнезда болотных птиц, ловить диких уток, лягушек, бабочек, змей. Я даже выучился разговаривать с мальчиком в минуты одиночества! Помню, однажды у нас потерялась корова Рыжуха. Мы чуть не убежали из дому. И мальчик по дороге ставил передо мной трудные и ответственные задачи. Один раз я даже выполнял по его просьбе такое поручение, что сам себе показался почтовым голубем, а не собакой. Как только мы начинали чувствовать себя несчастными, сразу принимались составлять план побега. Но нет, нам никогда не удавалось уйти дальше соседнего села. Изредка мальчик рассказывал мне истории или читал книги. Без преувеличения могу сказать, что я выучил на память роман о человеке, лошади и собаке, который мальчик столько раз рассказывал пастухам, выдумывая и всякий раз добавляя нечто новое.

Нет, моя жизнь не была романом. Она вся состояла из маленьких рассказов, из многочисленных маленьких историй, веселых и печальных, но во всех них непременно присутствовал мальчик, как, впрочем, и я присутствовал в его рассказах.

Потом я стал замечать, что мальчик загрустил. И со мною стал как-то холоднее, осторожнее. Вижу, что-то скрывает от меня. Но вскоре понял, в чем дело, и мною вновь овладела извечная собачья тоска. Мальчик готовился уйти. На этот раз по-настоящему. В этом не было сомнения. Я понял, почему он избегал меня: он хотел смягчить удар. Но я просто заболел. Свернулся клубком и лег у порога, чтоб мальчик не ушел, не простившись со мною. Лежу вот и раздумываю о своей жизни. Чувствую, что не переживу разлуки. О-у-у-у-у! О-у-у-у-у!

Письмо

Дорогой господин Берки, пишу Вам издалека, шлю сердечный привет и пожелание доброго здоровья. Я постепенно привыкаю к новым товарищам по школе, но все смеются надо мною из-за моего выговора. По ночам мне кажется, что я у Вас, и сегодня мама разбудила меня, потому что я плакал во сне. Мама говорит, что это ностальгия и что все скоро пройдет.

Дорогой господин Берки, я очень Вас прошу не смеяться надо мною за то, что я Вам сейчас скажу: этой ночью я больше всего плакал из-за моего Динго. Анна продолжает надо мной смеяться и говорит, что я влюбился в этого пса, может быть, это и правда, но я верю, что Вы меня поймете и не станете насмехаться.

Знаете, как мне было тяжело, когда мы уезжали, как меня потрясло прощание с Динго! Вы помните, что перед самым отъездом я исчез, появился в самую последнюю минуту и меня все ругали. Теперь я могу сказать Вам, где я был. Я повел Динго на берег Керки, чтобы проститься с ним. Потом привязал его ремнем к иве, он не сопротивлялся, только скулил. Он хотел идти за мною и просил отпустить его, но я сказал ему, чтоб он оставался на месте, что такова жизнь, что я знаю — мне никогда не найти лучшего друга, чем он, ни среди собак, ни среди людей. Потом я услыхал, что меня зовут, и побежал прощаться со всеми вами. Помните, как все мы плакали, и моя мама, и Анна, и Ваша мама, и Вы сами. Мы знали, что никогда больше не увидимся. Потом телега тронулась, а я все еще плакал, и сердце у меня разрывалось на части. Я вспоминал все годы, что мы прожили у Вас, моего покойного папу, который не вернулся с войны, Вас и Вашу маму, учительницу госпожу Риго, Белу Хермана, Лацику Тот, Юлию Сабо и остальных. Я боялся обернуться, боялся зарыдать еще сильнее при виде села, колокольни, Графского леса и всего остального. Однако не удержался. И кого, Вы думаете, господин Берки, я увидел? За нами бежал Динго и выл во весь голос, а мы все снова зарыдали. Я попросил дядю Мартина отогнать его кнутом и ехать быстрее, так как не мог больше выносить его плача. Силы у Динго были на исходе, ведь он бежал за нами до Честрега! Он весь взмок, бежал с высунутым языком. Я истошно закричал. Дяде Мартину пришлось здорово отхлестать Динго, чтобы вынудить его остановиться, вернее, свалиться в изнеможении посреди дороги. Даже когда поезд тронулся, я все время смотрел в окно и плакал, мне все время казалось, будто я слышу, как он скулит, будто он продолжает мчаться за нами.

Вот, дорогой господин Берки, о чем я хотел Вам рассказать. Пожалуйста, напишите мне письмо обо всем. Напишите, как Динго. Я только прошу Вас, если Вы не станете смеяться, прочесть ему это мое письмо и сказать, что я не виноват, что я не мог взять