Здешний воздух пьется, как целебный травяной мед Элронда…

Бильбо еле сошел тогда по трапу, опираясь на племянника, а теперь он сам гуляет вокруг дома со своей тростью.

У них есть дом здесь. Эльфы поселили их в маленькую бревенчатую избушку в садах заброшенной эльфийской усадьбы. Фродо рассказывает, что на Одиноком Острове немало пустых домов. Их прежние обитатели ушли туда, вверх по ущелью, к равнинам у подножия огромной горы, где живут Валар.

Бильбо смог разглядеть ее вершину в облаках, далеко над Сторожевыми горами, когда стал видеть чуть лучше. И растерялся. Там, едва различимая, но несомненная, сияла сказка. Сказка о начале мира, которую он когда-то прочитал в доме Элронда, переворачивая пергаментные страницы рукописи дрожащими от нетерпения руками…

Эта мысль не помещалась внутри него. Слишком невозможная, слишком большая для маленького старого хоббита. Бильбо тогда отвернулся и поспешил, насколько смог, в их новый дом, такой уютный и маленький в огромном, небывало сказочном мире.

Здесь постепенно возвращалась ясность мыслей и чувств. Все меньше наваливался на него сон. И пусть почти не прибыло силы в руках, но он снова мог удержать кружку медвяного здешнего эля, допить ее до конца, не разлить и не уснуть во время питья.

Фродо поначалу спал едва ли не больше самого Бильбо. Один раз застенчиво обмолвился, что дома боялся кошмаров, а здесь его больше ничто не тревожит по ночам. Днем племянник уходил бродить среди садов и покинутых домов.

Приходили эльфы, приносили дрова для камина, эль и разное печево. На Одиноком Острове было тепло, но временами прилетал сырой морской ветер — неуютный ровно настолько, чтобы хотелось растопить очаг и сидеть возле него, наслаждаясь теплом и возвращением воспоминаний.

Да, они тоже возвращались. Ступив на здешнюю землю, Бильбо с трудом вспоминал сквозь полусон, что прибыл в заморскую страну эльфов и великих духов. Он пил, ел, дремал у камина, выходил сделать круг возле дома… И его прошлая жизнь, почти неразличимая уже, начинала проступать в памяти все яснее. Так становится ясна полустертая карта, когда подносишь к глазам отполированную гномьими мастерами стеклянную линзу.

Бильбо теперь садился в кресло поудобнее и начинал думать о том или ином событии. И отрывочные воспоминания начинали постепенно проясняться: сперва он видел общий порядок событий, а затем, если продолжал вглядываться, начинал вспоминать все больше деталей. Иногда ему помогала в этом собственная книга, оставленная давным-давно в Шире: Бильбо представлял ее себе до мельчайших деталей, а затем открывал на нужной странице — и книга послушно показывала и рассказывала ему все, что он хотел.

Конечно, это было его любимое Путешествие. Он был молод, его друзья-гномы были рядом, а мир — огромным и незнакомым. Гораздо больше теперешней сказочной страны. Если не бередить душу и не смотреть на огромную вершину, мерцающую в небе, то кусочек Заморья становился теплым и домашним. Бильбо гулял, сидел у огня и под яблонями возле дома — и все глубже уходил в воспоминания.

К нему возвращалось то, о чем он давно позабыл. Если сосредоточиться, то можно было вспомнить даже цвет вязаных перчаток Ори. Или узор на луке Кили. И как переливался дневной свет на лезвиях Оркриста и Гламдринга, когда мечи вытащили из вонючего подземелья. И восхищение во взгляде Торина, когда тот смотрел на дивную работу древних мастеров.

Здесь Бильбо стало грустно. Как и всегда.

Чуть позже он понял, что некоторых воспоминаний избегает — именно потому, что они становились слишком ясными. Нет, ему больше не было так больно. Должно быть, здешний воздух так его уберегает. Даже болезненные воспоминания показались ему здесь драгоценными.

В конце концов, подумал вдруг Бильбо, это все, что у него осталось. Он в эльфийской стране, где время остановлено. Он старый-престарый хоббит, и в его жизни больше не произойдет совсем-совсем ничего. Здешний волшебный воздух не лечит старость, он лишь позволяет Бильбо напоследок насладиться садом, камином и сидром в ясном уме и твердой памяти, а не сонной развалиной с дрожащими руками.

И однажды утром Бильбо вышел в сад, устроился поудобнее на скамеечке под яблоней, закрыл глаза — и мысленно открыл свою Книгу там, где не открывал уже давно.

Очень давно, оказывается.

Он забыл гораздо больше, чем думал.

Он забыл, как болело в груди, когда Торин бродил среди гор золота, и в его глазах стыло драконье безумие.

Он забыл, как защипало в глазах, когда это безумие на мгновение отступило, и Торин улыбнулся, глядя на желудь в грязной хоббитской ладони. Забыл, как страшен был Дубощит в полном доспехе, шепчущий об измене в отряде.

И с какой болью и неверием Король-под-Горой смотрел на него, Бильбо, на стене, за мгновения до ярости. Когда Торина предал именно тот, кому он доверял тогда больше всех…

«Я даже не писал об этом в своей Книге», — подумал Бильбо. — «Я хотел сохранить историю своего путешествия для Фродо… для других хоббитов… Но хоббиты не любят истории, которые грустно заканчиваются. Я мог рассказать им о путешествии мистера Бэггинса — но я не сумел рассказать им историю Торина Дубощита. Моя Книга осталась неполной. Мне так грустно было это вспоминать, что я почти все позабыл!»

Страница Книги перевернулась перед его мысленным взором. Бильбо увидел Торина на Вороньей высоте, вновь похожего на самого себя — и вспомнил свою радость. Король-под-Горой одолел тогда драконье безумие. Никто потом не смог сказать, как это произошло. Гномы рассказали только, что Торин внезапно вышел к ним в старой кольчуге и позвал в сражение.

Отдыхая при возвращении в Ривенделл, Бильбо много читал о волшебных кольцах. О том, как Саурон вместе с эльфийским мастером выковал семь колец, доставшихся гномам. И о том, как эти кольца исподволь, много лет подчиняли себе владельцев-гномов, заставляя их копить и копить несметные богатства. Но полностью обратить гномов к злу Саурону оказалось не под силу… и Гэндальф рассказал, вспомнилось Бильбо, что Трор и Трэйн были владельцами одного из гномьих колец. Именно оно вселило в них ту жажду богатства, которую после прозвали «драконовой болезнью». Хотя на деле дракон не был ее причиной…

«Кольцо», — Бильбо поежился. — «Тогда, во время сражения, Торин одолел проклятие другого сауронова кольца. Правда, он не носил его сам…»