***
— Я всё слышу, — крикнул он, чувствуя, как на шее набухают вены, как ярость поднимается в нем, словно нечто убитое, умершее, но теперь воскресшее. — Да как только язык поворачивается сказать такое ребенку о его родном отце, а?
Она не отвечала. Отступив в угол кухни, она молчала. Да и что она могла сказать, эта сука? Он же слышал, что она ляпнула. Задремав на раскладушке под лестницей, мучимый желанием опохмелиться, но не в силах встать, чтобы сделать это, он услыхал голоса из кухни — голоса её и сына. – Привык к этому, — сказала она. – Он же алкаш, отец твой. — Тут он, вскочив с кровати так будто внутри него что-то взорвалось, хватает её за плечи – всегда за плечи и никогда за лицо, она ведь сама так приучила его, — ну а Тилера как ветром сдуло – кинулся в дверь и след простыл. А она, с этой её гадко-стыдливой ухмылкой, своим сдавленным грудным голоском проворковала, — Так это же правда.
— Чья бы мычала, ты ж сама бухая в хлам! — Она отпрянула от него с этой её гадкой ухмылкой, втянув голову в плечи. Ему хотелось крушить всё вокруг, пнуть эту гребаную кухонную плиту, сделать жене больно.
— У меня хотя бы есть работа, — ответила она.
— Да найду я работу, успокойся.
— А насчет Тилера что? Мы здесь уже две недели, а ты не провел с ним ни единой секунды времени, вообще нисколько, полный ноль. Ты даже ни разу не спустился к озеру. Каких-то полсотни метров, а ты не соизволил пройти их, чтобы сходить туда. — Тут она вышла из угла, лавируя словно матёрый боксер, сжав свои граненые кулачки, чтобы задать ему жёсткую трёпку.
Прошмыгнув мимо нее, он громко распахнул буфет и схватил первую попавшуюся бутылку. Это было дешевое виски Четыре розы, дерьмо, которое пила жена. Он налил пол стакана и осушил его назло жене. — Ненавижу водоёмы, лодки, берега, деревья. Ненавижу тебя.
Схватив свою сумочку, она ринулась к москитно-сетчатой двери и на полпути остановилась, замерев там на секунду с такой гримасой, словно укусила что-то гнилое. — Это чувство мне не чуждо, — сказала она и, грохнув дверью, вышла.
***
Он знал, что на своем пути к звёздному часу его ждет множество помех и препятствий, но сейчас о них старался не думать. Он старался не думать об отце, как и о матери, ровно так же, как он пытался отделаться от навязчивых воспоминаний о лысоголовых палочных человечках, запечатлённых на картинах из Африки, или о мясе в пластиковой упаковке — о том, как оно туда попало. Когда же ему всё же случалось подумать об отце, он вспоминал о дне под названием "Виски стало рекою".
Было это среди недели, то ли вторник, то ли среда, и когда он вернулся домой со школы, то обнаружил, что шторы на окнах задернуты, а машина отца на подъездной дорожке у дома. Подойдя к входной двери, он услышал его, бряканье гитарных рифов и хрипло-гнусавый фальцет, которым, казалось, пел не он, а кто-то другой. Отец сидел в темноте, низко склонившись над гитарой, пряди волос упали на лицо. На журнальном столике начатая бутылка спиртного в купе с батареей пивных бутылок, а в комнате хоть топор вешай от сигаретного дыма.
Это было странно, поскольку отец почти совсем уже бросил играть на гитаре, а в основном только рассказывал об этом. В прошедшем времени. Поведение отца выглядело странным и неуместным еще и потому, что сейчас у него не было работы. Тилер бросил свой школьный рюкзак на телефонную тумбу. — Привет, пап! — бросил он отцу.
Отец ничего не ответил. Сгорбившись над гитарой, он лишь продолжал играть одну и ту же песню снова и снова, как если бы она была единственной, которую он знал. Присев на софу, Тилер стал слушать. Это был один куплет, который отец повторил три-четыре раза, затем прервался и, смешивая слова, стал бубнить что-то неразборчивое вроде мантры или тарабарщины, а после этого снова вернулся к куплету. После четырех прослушиваний Тилер наконец разобрал слова:
Если бы рекою стало виски,
И уткою-нырком стал бы я,
То на дно нырнул бы я
Да всю её до дна выпил бы я.
Отец продолжал играть свою песню в течение получаса, словно бы не в силах остановиться, пока не зазвучит что-то ещё столь же несуразное. Наконец прервавшись, он потянулся за бутылкой и лишь тут заметил сына, чем был изрядно удивлен, словно бы только что проснулся. — А, это ты, Тилер-леди-киллер! – воскликнул отец, прикладываясь к горлышку бутылки.
Тилер густо покраснел. Отец напомнил ему о том случае, когда на школьном бале в честь Дня Сэди Хокинс его на танец пригласила соученица Дженет Рамери. После этого случая отец постоянно называл его "леди-киллер" и хотя он не был уверен, что верно понимает значение этого слова, но краснел при каждом его употреблении лишь из-за той интонации, с которой оно произносилось. Впрочем, в душе он был польщён этим прозвищем. — Классная песня, пап, — сказал он.
— Да ну? — отец поднял брови и скривился. — А не пошёл бы ты к мамочке, сучонок, — буркнул он, но затем протянул сыну открытую бутылку пива, — Вот, пробовал когда-нибудь эту хрень, Тилер-леди-киллер? — он заулыбался. Рукав его рубашки разодран, на локте — глубокая ссадина, а на нагрудном кармане – засохший кровяной сгусток. — Может, за гандбольной площадкой со своими корешами-шестиклассниками? Нет?
Тилер помотал головой.
— Хочешь попробовать? Давай, глотни.
Тилер взял бутылку и осторожно хлебнул. Вкус был не ахти. Он поднял глаза на отца. — В чем там был смысл? — спросил он. — Ну, в той песне, которую ты пел. Насчет виски и так далее.
Отец, одарив его широкой неспешной ухмылкой, отхлебнул из огромной бутылки прозрачного спиртного. — Да не знаю я, — ответил он наконец и ухмыльнулся еще шире, обнажив свои жёлтые от никотина зубы. — Как по мне, он просто любит виски, вот и всё. — Он достал из пачки сигарету, сделал вид, что зажег её, после чего спрятал её