- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (7) »
«Белый Снег», снятом с вооружения из-за недоработки в механизме десантного портала.
Я отвёл глаза первым. Мало кто может узнать крейсер флагманского типа в изменённых конфигурациях моего корабля. За одно это декан достоин шанса.
— Большая часть умерших, — неторопливо начал я, — это те, кто погиб под Поршом. Ваши товарищи… Их собрали уже в фазе разложения. Вне родного мира души прикованы к телам и нестерпимо страдают. Только на родине они могут вознестись к небу или снизойти в ад. Они измучены тленом. И злы на жизнь, так далеко забросившую их от возможности быстрой смерти. — Помолчал и добавил, посмотрев прямо: — Вряд ли этот рейс будет спокойным…
Белое солнце. Белая пустыня. Белый катафалк. Белые лица. И тишина.
— Мы не можем не лететь, — медленно проговорил декан. — У нас приказ. Если только вы откажитесь везти… как неподвластные трибуну?.. — теперь уже глаза отвёл он.
Миссии нужны герои. Миссии нужны воины. Миссии нужны люди…
Значит, не судьба тебе, декан «Барсов», герой Порша. Не судьба.
— Входите!
Барсы
Предоставленные сами себе, они занялись изучением корабля. Вбитые на уровень рефлексов защитные процедуры работали даже в мирных условиях. А сейчас воины не ждали увеселительной прогулки. Скафандры на максимуме защиты, оружие в руках, разбивка на пары. — Никогда не видел раньше, чтобы Харон был и Цербером… — Много чего мы не видели, Скир! А уж что творится в Миссии — дело не нашего ума. О том безопаснее помолчать. — Да ладно тебе, Киф! Думаешь, храмовникам есть дело до моего изумления? Или — до твоего? Это же естественно — удивиться невозможному соединению в одном лице обязанностей Перевозчика и Инквизитора — милосердного исповедника и воина! Это как увеселительной девочке быть монашкой! — Может и так, Скир, может и так… Но я бы не употреблял слова «невозможно» и «увеселительная девочка» применительно к Миссии. Из благоразумия. И потому что хочу жить и умереть спокойно… — Киф! Это — катафалк, понимаешь? Ка-та-фалк! Здесь нет, и не может быть слежки! Кого здесь подслушивать? Мёртвых? Мёртвых? Чтобы их подслушивать, не надо иметь развитую сеть сенсоров во всех секторах корабля. Мёртвые лежат спокойными силиконовыми брикетами в десантном отсеке. Там для удобства погрузки тел силовой тропой пропахан коридор — разломаны переборки и горизонты. Никто не позаботился о приведении этого шрама во чреве корабля в порядок. Так и висят с разломов лоскуты обшивки, вьются оголённые провода, и осколками завален пол. Закрывая глаза, я вижу перед собой этот ров и десять ярусов отсека, в которых покачиваются брикеты, отливающие скользким блеском в тусклых лучах. Там воздух подвижен, а темнота — вязка. Там на карнизе верхнего яруса стоят два пехотинца и смотрят вниз. Они нервничают. Этого не скажешь по лицам, наиграно равнодушным, но доспехи в боевой готовности и оружие под рукой, пальцы беспокойны, а глаза насторожены. Они осматривают тьму, останавливаясь взглядами на контурах дрожащих упаковок и странно двоящихся линиях стен. — Скир, Киф! Вы чего тут? — А они, Ал, знакомятся с местными! Ищут кого-нибудь для увеселения! — Неудачная шутка, Тир! Рядом с павшими. Извинись или… — Я? Извиняться? Да пошёл ты! — Ты! — Стоп, ребята, — Командир! Двое, только что готовые к сшибке, демонстративно отвернулись друг от друга. Подошедший декан взглянул на них с досадой. И один за другим бойцы отвели взгляды. Десятник кивнул на шахту: — Видели? Их там тысячи! А сколько соберут с других планет? Я вот думаю… Он подошёл к обрыву и схватился за свешивающийся лоскут перекрытия. Посмотрел вниз. Темнота оскалилась. Закачались саркофаги. Девять ярусов вниз. Почти тридцать метров. Заполнены смертью и обидой. Обидой на живых… — Я думаю, что очень много умерших. Больше, чем по сводкам. Ты прав, декан. Но так было всегда. Преуменьшая опасности, мы унижаем смерть и страх делаем пороком. Иначе — женщины не будут рожать, предполагая детям судьбу воинов, а мужи не станут, захлёбываясь в оре, рваться в атаку. Всего лишь цифры. Цифры, изменяющие суть. Они абстрактны как разломы в стене или палки в руках. Единицы, нули… Замажь одну трещинку слева или справа, подложи одну ветку к уже лежащим — тут же поменяются взгляды и идеи станут иными. Люди зависят от абстракций. Независимые от них — распоряжаются. Этот мир — уменьшение одних цифр и увеличение других. — Война затягивается, командир… — Нет, Ал. Думаю, что война затягивает… Я с трудом открыл глаза и посмотрел в центр мостика. Шар управления мягко пульсировал. — Проверка контура слежения прошла успешно, Даяр, — сообщил корабль. — Спасибо, Снег. Замкни его на мне. Вспышка в глазах, яркая пульсация в висках и мир обретает многослойность. Оскаливаюсь. Теперь боль станет постоянной. Плата за то, чтобы слышать самый тихий шёпот и самую громкую мысль. Немую молитву и оборванный стон.Ужин
Я вошёл в кают-компанию, когда приборы уже легли на стол. Четверо пехотинцев взломали код «погребка» и теперь с нетерпением заказывали вина. Декан в обсуждении марок не участвовал. Он сидел за столом и мрачно рассматривал экран персонального офицерского анализатора. Несложно сосредоточиться на контуре слежения и узнать, что его заинтересовало, но я не стал этого делать. — Вечер добрый. Солдаты спешно вытянулись, закрывая спинами панель «раздатки». Декан поднялся из-за стола. Стремительно выключил анализатор — гибкие пластины экрана и клавиатуры втянулись в потёртый, опалённый пенал прибора. Правильно. Офицер не должен давать заглядывать себе через плечо. — На ужин присоединюсь к вам. — Оповестил я до того, как декан успел поприветствовать и предложить разделить трапезу. До хруста стиснув зубы, офицер сделал приглашающий жест. Я опустился на предложенное место и, замерев, стал ждать начала. Он также сел и застыл изваянием. Суетились, раскладывая тарелки, только бойцы. Выставив блюда и сев по местам, солдаты напряглись. Декан молча взял с раздатки бутылку и поставил на стол. Я остался безучастен. Окружающие вздохнули свободнее. Над тарелками витал пряный пар, в бокалах дрожало вино, салфетки сминались в нервных руках. Декан не выдержал: — Отец причастный, снизойдите к грешникам и помолитесь с нами. Глаз он так и не поднял. И хорошо. Полагаю, что болото кипело, подогреваемое пробуждающимся вулканом. Я вздохнул, откинул капюшон и свёл кончики пальцев. Солдаты с готовностью сложили руки в молитвенные- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (7) »