Эванжелин О'Нет ЗОВИ МЕНЯ АМАРИЛЛИС

Часть 1 МОНАСТЫРЬ СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ

Одна в комнате

— …Теперь у вас будет время подумать о своих прегрешениях!

Тяжелая дверь захлопнулась, унося ненавистный голос сестры Луизы. Мими свернулась в клубок на жесткой кровати и стиснула кулачки. За окном по пронзительно синему небу чертили свои спирали ласточки. «Вот назло не буду закрывать окно, простужусь и умру!» — подумала она. Под руку попался толстый молитвенник, и она с наслаждением запустила им в стену. Молитвенник шлепнулся, переплет отдельно. Ну и пусть. Все равно пропадать…

В каменном монастырском дворе раздались писклявые голоса девчонок — занятия кончились. Ну и пусть едят свою кашу. Воображалы противные. Все равно никто не хочет с Мими дружить. Потому что она смуглая, и волосы у нее красиво сбегают черными кудрями на плечи, и достаточно простой белой розы, чтоб украсить их. А оказывается, это плохо — курчавые волосы. Оказывается, она не такая, как все. Мими передернула плечами. Просто им завидно, что у нее папа капитан, и богатые яркие платья, и дома в саду живет покладистый пони, и качели, и много кукол, и веера из перьев. И попугай…

Мими вспомнила попугая Рокфора и загрустила. «Рокфоррр, Рррокфоррр», — милый скрипучий голос. Кот Дженкинс только дрожит усами и подбородком и думает свою кошачью думу, а трогать попугая боится. Вечером в саду цветы пахнут особенно сильно, поют цикады, брат с товарищами играет в теннис на лужайке. Ах, как же это все далеко. А тут только кипарисы, мрачный плющ и еще эти бульденежи.

Зачем ее только отдали в этот монастырь! Тут начались все ее беды: правописание не давалось, имена апостолов из Священного Писания путались в голове, книксен выходил испуганный и неловкий. И за первым же обедом она от смущения опрокинула соус. Что тут смешного? Горячий. В общем, все плохо. А теперь ее и вовсе со света сживут — после того, что она наговорила сестре Луизе. Высказала все, что думает о монастыре святой Терезы, о задаваках и о том, что сестра Летиция таскает со стола бисквиты в келью. Вот и сидит теперь взаперти и не знает, плохо это или хорошо. Может, исключат и домой отправят?

Одно определенно плохо: прогулка накрылась. А ей так важно было пойти именно сегодня! Не потому, конечно, что ей сильно нравилось чинно ходить в паре с толстой Зузу. Но с некоторых пор на их обычном маршруте по набережной и бульвару стал все время попадаться один и тот же молодой человек, стройный и элегантный, с тонкими черными усиками. И он все время смотрел на Мими. Не подавал никаких знаков внимания, просто смотрел. И ей как-то жарко делалось внутри, словно там соус горячий разливался…

А вчера на прогулке она украдкой сорвала розу и воткнула ее в волосы. Дома она всегда так делала. И он опять сидел на бульваре, а завидев их чопорную процессию, встал, как будто просто так. И тут сестра Луиза заметила розу у нее в волосах! Она зашипела как змея и велела немедленно снять это «вульгарное и неподобающее воспитаннице» украшение. Пришлось Мими бросить розу. Но пройдя несколько метров, она подняла глаза… и увидела его! Он обогнал процессию и опять попался навстречу, а в петлице у него была ее белая роза! И он приложил к розе руку, прижал ее к сердцу. Мими почувствовала, что ее щеки просто огнем пылают. Хорошо, что она от природы смуглая и румяная. Как важно было увидеть его сегодня! А теперь все пропало.

Учить грамматику не хотелось, катехизис тем более. «Почему сие важно в-третьих». Кому это надо? Мими нравилось дома читать протестантскую Библию, там было много очень даже завлекательных историй. Про любовь. Вообще-то она романы больше любила читать, в мамином шкафу каких только не было! Но тут даже Библию девочкам не дают. И романов, конечно, тоже. Одни правила. В свободное время девчонки шепчутся о разных глупостях — и жутко, и противно… но интересно. Да только ее не очень-то берут в компанию. Задерут носы, зады оттопырят и изображают кого-то, наверное, своих матушек копируют. У Мими была совсем не такая мама… Веселая, добрая. И любила все яркое, веселое. Мама тоже была смуглая и черноволосая, но отцу это не мешало. А теперь ее нет, отец всегда в плавании, вот Мими и заколотили в эти каменные стены, «чтоб выросла настоящей дамой и набралась приличных манер». Как же!

Она вздохнула. От мыслей про маму сделалось совсем грустно. Она прислушалась — в коридоре было тихо — и полезла в свой сундучок. На самом дне, под бисерной коробочкой с ненужными тут бусами и кольцами, хранилось заветное саше для носовых платков. Только вместо платков там были настоящие старинные бумаги — толстая пачка пожелтелых писем и растрепанная тетрадка. Давным-давно, года три назад, она нашла их на чердаке в куче старых кринолинов и облезлых страусовых перьев. Мими осторожно вытащила одно, и, прерывисто вздохнув, принялась читать…

Письмо от 3 июня 1808

Дорогая Кларинда!

Пишу тебе, находясь в смятении чувств, мне хочется поделиться с тобой, моей единственной подругой, самым необычайным событием в моей жизни.

Расскажу все по порядку, как оно было и как свершилось то, что должно было свершиться по воле Провидения.

В прошлом месяце мы с тетушкой Камиллой отправились в Монпелье запастись тканями и кружевом для надобностей наших летних туалетов. В магазинах и модных лавках задержались мы несколько дольше, чем следовало, и потому решили сократить дорогу домой, дабы успеть засветло, и для сего поехали через рощу. И вот на узкой лесной тропе, где с трудом могла проехать наша карета, неожиданно грянул выстрел охотника! Лошади понесли, и старый Матье, наш кучер, не мог с ними справиться. Мы не на шутку перепугались и обмерли, ведь на узкой лесной дороге мы то и дело могли разбиться насмерть о дерево, но тут навстречу вихрем вырвался отважный всадник, который и остановил нашу карету. Это оказался молодой американец Раймон Пикар, владелец плантаций в Новом Орлеане, который приехал во Францию постигать экономические науки. Перепуганная тетя Камилла в благодарность за спасение сочла нужным пригласить его в наш замок.

И он приехал, дорогая Кларинда. Моя почтенная матушка также была ему весьма благодарна за спасение дочери и встретила его приветливо, как и подобает, хотя он человек совсем не нашего круга, даже не дворянин. Тем не менее Раймон оказался весьма воспитанным и образованным молодым кавалером, и его светское обращение могло выдержать всякую критику. Я заметила, что на протяжении трапезы он часто смотрел на меня, да и он