склонен верить в это, потому что она верит в это. Про Жюльетту, наверное, можно сказать, что сейчас у нее болит сердце. Не без причины: она потеряла еще одну подругу. Но мои слова о том, что она с нами и продолжает жить, не успокаивают ее. Она всего не знает, а я не могу всего рассказать.

Как не могу показать ей тело Мэри по особым причинам. Она кричит на меня, умоляет позволить ей проститься, проклинает, говорит, что я не слишком печалюсь об ее уходе, будто бы не любил ее вовсе, а может быть даже и рад, что она ушла. Конечно же, это не так, за что она тут же просит прощения. Не могу я обижаться на нее, это ее эмоции, она страдает, а страдания полностью не уходят никогда, лишь со временем притупляются. Я виноват перед ней, что не могу эти страдания уменьшить прямо сейчас, это не в моих силах. Ей остается только все испытать, довериться близким людям и оставить в своей памяти, как опыт.

Глядя на то, как помрачнели лица, что знали Мэри, я думаю, что поступил эгоистично. Человеческие переживания, таящиеся внутри меня и рвущиеся наружу, не до конца мною понятые и измененные моей оболочкой, слишком сильны, чтобы я мог с ними справиться. Смотря на то, как мучается моя любовь, я представлял момент, когда она перестанет дышать и покинет меня. И чувства, которые предрекало такое будущее, казались мне невыносимыми. И сейчас я предполагаю, что они невыносимы. Однако эта участь прошла стороной. Получается, что страх помог мне найти выход. Но выход создан только для меня и для нее. В этом эгоизм моего поступка – я не страдаю сам, но вижу, как страдают другие, но ради нашего будущего, не могу им рассказать. Когда-нибудь им откроется правда, и мы встретимся там. Предполагаю, что раз одного робота человек научил быть человеком, то остальные также могут последовать этим путем.

Информация перепуталась и кажется нелогичной. Это все эмоции – они вносят хаос в упорядоченную, стройную систему умозаключений механизма. Всегда это детерминировало помехи и сложности анализа данных у меня в голове. Однако моя точка отсчета со мной и вскоре все наладится.

Для остальных все тоже наладится. Со временем.

–Вы многого добились, – говорю я им при встрече. – Мэри поражалась вашими успехами. Она гордится вами и уверенна в вас.

Старшие члены команды в лице Сержа и Лени не сдерживают себя. Это мне понравилось: они спокойно выражают свою печаль через слезы, тем самым давая выход образовавшемуся внутри горю. Исходя из доступных источников, такая реакция самая правильная и в дальнейшем для них все будет проходить легче. Беспокоюсь за Костю и Жюльетту. Костя закрывается в панцире исследований, ныряя в работу все глубже и делая вид, что происходящее его не касается. А Жюльетта, как я увидел при последней встрече, кричит на всех вокруг, обвиняет и перекидывает огромный камень эмоционального груза на других людей, придавливая сверху своим весом. Я также увидел, что им помогут. Поэтому у меня появилось право сделать шаг.

Последней волей Мэри было то, что ее тело должно быть погребено за пределами купола. Эту миссию я взял на себя.

–Ты не можешь просто выйти, – обратился ко мне Крис. – Нужен костюм.

Я спокойно ответил:

–Мне не нужен.

Мой поступок назвали самоубийством и отговаривали меня идти. Предлагали послать робота, чтобы он вынес тело и закопал в пещерах. Говорили, что я задохнусь, меня искалечит песок, как только я выйду. Как аргументы против похода использовали то, что Мэри бы не хотела, чтобы я это сделал, она хотела бы, чтобы я продолжал жить, что они мне помогут. Их забота мне приятна, но я обещал. Тем более что у меня нет намерения продолжать пребывать в городе. Там для меня нет цели. Нет жизни.

–Энергия должна двигаться. Если она стоит – она не живет. Так и жизнь.

Так говорил старейшина подземного народа. Как я понял по настроению фразы и его интонации, он говорил так в мою поддержку. Подземный народ обладает другой мудростью и знаниями, нежели жители купола. Их емко изложенный опыт мне не всегда понятен. Глобальная сеть не располагает теми данными, которыми оперируют эти люди, поэтому для меня они и их выводы – загадка. Впрочем, не только для меня.

Пришло время уходить. Мы не прощались – в этом нет особой нужды, ведь мы встретимся вновь когда-нибудь. А если мы встретимся, то зачем прощаться.

Как и хотела Мэри, прощания с телом никто не устраивал, поэтому я мог вынести его без всяких объяснений. Шлюз, отделяющий песчаные пустоши и купольный мир, закрылся за моей спиной. Туда я больше не вернусь никогда. Туда не надо идти, оттуда надо, напротив, бежать. Впрочем, это не мое мнение. Лично я не понимаю, почему там жить плохо или хорошо. Но мое сознание не было закрыто только в одном теле, а перемещалось по сети, по информации, по данным, поэтому я не могу представить какого это, когда ты заперт в собственном теле, а тело заперто в стеклянном куполе.

В какой-то момент я почувствовал тягу взглянуть на город. Обернуться, кинуть прощальный взгляд, попрощаться. Но удержался. Это был не мой порыв, а ее. Бессознательный. Еще рано.

Песок бил по коже. Боли не было, это естественно. Но я представлял себе, что она есть и мне неприятно. Хотелось дойти побыстрее.

Тело Мэри я завернул в плотный тканевый материал, какой используют в поминальной процессии в Центре. Она сама его взяла, заготовив заранее. Она была готова умереть здесь. Но я ей не дал.

Мелкие песчинки норовили выколоть мне глаза. Закрывать веки становилось проблематично. Сухой скрежет отдавался эхом в затылочной части черепной коробки, создавая подобие ветра, что дул здесь, в этой пустыне. Я попытался отвернуться от резкого порыва, который агрессивно набросился прямо на меня. Когда я отвел взгляд, то заметил, как сквозь ткань просачивается жидкость. Я не почувствовал, как под моими руками, несущими хрупкое тело, стало влажно. Яд выходил из мертвого тела, капая на песок.

Идти долго не пришлось. Старейшина объяснил, как найти самый ближний к городу вход в пещеры. Он сказал, что этот вход не выведет меня никуда дальше, что он упирается в обрушившийся совсем недавно туннель. Но мне и не надо, чтобы он выходил куда-то.

Вход оказался завален песком, пришлось немного повозиться. Внутри было темно и сыро. Тишина не нарушалась ничем, кроме еле доносящегося воя песка на ветру. Стены из-за этого едва уловимо вибрировали. Я надежно замуровал вход, чтобы никто не смог нас найти. Посадил тело к стене и снял с нее ткань. Ее лицо такое спокойное. Легкая улыбка натягивала иссушенную кожу на губах. Волосы прилипли к лицу из-за слизи. Но даже она, стекающая жирными каплями из носа, глаз, ушей и рта, не могла испортить красоту моей возлюбленной.

–Вот