Враг отходил. Цеплялся за кладбище,

За загородный гад, за мол, за бойни,

В каменоломни всасываясь. Реже

Кряхтели пушки. Смело засвистали

Средь заводских окраин шомпола.

А Мертвецов икал от злобы: где же,

Где же они? И третьим утром, рано,

Вдруг налетел своим броневиком

На залп. Ответ. Ответ. Замолкли. Ладно!

И разбивая двери и шкафы,

Через четыре теплых перепрыгнув,

Он выволок из-под железной крыши

Остывший пулемет и связку лент

Расстреленных, и щуплого жиденка.

— «Фамилья?» — «Малкин». — «Малкин? Xорошо» —

И вывели, и петлю закрутили.

— Не надо мыла: за ноги повесим. —

И шесть часов дрожало деревцо,

И кровь сбегала из ноздрей по векам,

По лбу, на землю.

                            В сумерки опять

Подъехал Мертвецов. — Готов? — Еще бы. —

Ну, ладно. — И увидели солдаты,

Как вдруг поручик побежал во двор,

И курицу взволнованную вынес,

И в небо смехом разевая рот,

Внимая исступленному клохтанью,

Ей ощипал грудь, спину и крыла

И тоже за ноги повесил — только

На шее у насмешника. — Субботний

Ему обед. — И возвратился в штаб,

Свою избывши скуку и надменно

Расстегнутыми брюками зевая,

Как офицер — насмешек не страшась.