Прус Болеслав Антек

Антек родился в деревне на Висле.

Деревня эта раскинулась в небольшой долине. С севера ее окаймляли пологие холмы, покрытые сосновым лесом, а с юга — бугристые пригорки, поросшие терновником, орешником и шиповником. Здесь особенно звонко распевали птицы, и сюда чаще всего приходили дети рвать орехи или разорять птичьи гнезда.

Когда стоишь посередине деревни, видишь, как обе гряды гор бегут друг к другу, чтобы встретиться там, где по утрам встает багряное солнце. Но это только так кажется.

За деревней, между холмов, тоже тянется долина; в ней зеленеет перерезанная речушкой лужайка.

Там пасется скот и тонконогие аисты охотятся за лягушками, квакающими по вечерам.

С запада деревня замыкалась плотиной, за плотиной текла Висла, а за Вислой снова поднимались холмы, но уже известковые, голые.

Возле каждой деревенской хаты был садик; в садике росли венгерские сливы, а сквозь листву мелькали черная от сажи труба над серой соломенной кровлей и пожарная лесенка. Лестницы эти завели недавно, и люди думали, что они будут лучше охранять их от пожаров, чем гнезда аистов. Поэтому, когда где-нибудь начинался пожар, все очень удивлялись, но дом не спасали.

«Видать, прогневался господь на хозяина, — толковали люди. — Вот он и погорел, хоть и лестница у него новая была. Да и за старую, у которой жердочки сломались, он штраф заплатил».

В такой деревне родился Антек.

Положили его в некрашеную зыбку^[1] оставшуюся после умершего брата, и в ней он спал два года. Потом появилась на свет сестра Розалия, и ему пришлось уступить ей место, а самому, как человеку, уже достаточно взрослому, переселиться на лавку.

Весь этот год он качал сестру, а весь следующий — знакомился с миром. Раз он упал в реку, в другой раз ему попало кнутом от проезжего возницы за то, что его чуть не задавили лошади, а в третий раз его так искусали собаки, что он две недели пролежал на печке. Итак, он уже немало испытал. Зато на четвертом году жизни отец подарил ему свой суконный жилет с медной пуговицей, а мать приказала присматривать за сестрой.

Когда Антеку исполнилось пять лет, его заставили пасти свиней. Но Аптек не очень-то смотрел за ними. Он предпочитал глядеть на другой берег Вислы, где за известковым холмом то и дело показывалось что-то высокое и черное. Оно выползало слева, словно из-под земли, поднималось вверх и падало направо. За первым следовало второе и третье, такое же черное и высокое.

Между тем свиньи, по своему обыкновению, залезали в картофель. Мать, заметив это, так отделала суконную жилетку Аптека, что у него дух захватило. Но он был мальчик добрый, не таил в сердце злобы и потому, наплакавшись вволю, подошел к матери и, одергивая жилет, спросил:

— Мама, а что там, за Вислой, ходит такое черное?

Приставив руку к глазам, мать посмотрела в ту сторону, куда показывал пальцем Антек, и сказала:

— Там, за Вислой? Не видишь ты, что ли, что это мельница крыльями машет? А в другой раз получше за свиньями поглядывай, не то крапивой выдеру.

— Ага! Мельница! А кто же она такая?

— Вот дурачок! — ответила мать и убежала по своим делам.

Да и когда ей было возиться с мальчишкой и ломать голову, как объяснить ему, что такое ветряная мельница!

Но Антеку эта мельница не давала покоя. Он видел ее даже ночью во сне. И такое обуяло его любопытство, что однажды он пробрался на паром, перевозивший людей на другой берег, и поехал по Висле.

Он доехал, взобрался на известковую гору, как раз в том месте, где висело объявление, что тут ходить нельзя, и увидел мельницу. Она показалась ему похожей на колокольню, только потолще, а вместо окна у нее были накрест прикреплены четыре большущих крыла. Вначале Антек не понимал, что это и к чему. Но пастухи живо объяснили ему, и он узнал все. Прежде всего, что на крылья дует ветер и крутит их, как листья. Затем, что на мельнице перемалывают зерно на муку. И, наконец, что живет в ней мельник, который бьет свою жену и который так умен, что умеет выводить крыс из амбаров.

После этого наглядного урока Антек вернулся тем же путем домой. Досталось ему от перевозчиков, всыпала ему и мать. Но это все пустяки. Антек был счастлив: он удовлетворил свое любопытство. Правда, спать он лег голодный, но всю ночь ему грезились то мельница, перемалывающая зерно, то избивающий жену мельник, который умел выводить крыс из амбаров.

Этот незначительный случай оказал влияние на всю дальнейшую жизнь мальчика. С этого дня он от зари и до зари строгал палочки и складывал их накрест. Потом выстрогал столбик и до тех пор прилаживал к нему палочки, обтесывал и устанавливал, пока не выстроил мельничку, которая вертелась на ветру точно так же, как та, за Вислой.

Что это была за радость! Теперь Антеку не хватало только жены, которую он мог бы колотить, и тогда он стал бы уже настоящим мельником.

До десяти лет Антек сломал четыре ножика, зато выстрогал замечательные вещи. Он делал мельницы, заборы, лестницы, колодцы и даже целые хаты. Люди диву давались и говорили матери, что из Антека выйдет либо искусный мастер, либо большой бездельник.

За это время у него появился брат Войтек, подросла сестра, а отца придавило деревом в лесу.

Розалия была в доме большой подмогой. Зимой она мела хату, носила воду и даже умела сварить похлебку. Летом ее посылали вместе с Антеком пасти скотину, зная, что мальчик, занятый своим строганием, не устережет коров. Сколько его ни колотили, сколько ни упрашивали, сколько ни плакали над ним — ничто не помогало! Мальчик кричал, обещал слушаться, даже плакал вместе с матерью, но продолжал свое, а скотина залезала в чужие огороды.

Только когда сестра пасла вместе с ним, все было хорошо: он строгал палочки, а она смотрела за коровами.

Нередко мать, видя, что девочка хоть и меньше, а умнее и старательнее Антека, жаловалась старому куму Анджею, ломая руки:

— Что мне, бедной, делать с выродком этим? И по дому от него никакой помощи, и за скотиной он не смотрит, а все только палочки свои строгает, словно Порченый какой. Не бывать ему, видно, не то что хозяином, но и батраком. Так и останется дармоедом, людям на смех, богу на грех.

Анджей, сплавлявший смолоду лес и видавший всякие виды, утешал расстроенную вдову:

— Хозяином ему не быть — тут и толковать нечего, да и ума у него на это не хватит. Стало быть, надо его сначала отдать в школу, а потом — к мастеру. Выучится он грамоте, выучится ремеслу — и если не избалуется, сможет прожить.

Вдова, всплеснув руками, отвечала: