Вась… Они такие дураки…

– Да ладно…

– Нет. Так нельзя. Уедем? А? Вась?

– Уедем…

Мимо нас бежали люди. Все торопились поближе к холму. Туда, где должна была состояться церемония…

– Не пойдем туда. Давай отсюда, Вась…

Мы встали рядом с будочкой газировщицы.

Подъехал на лошади мушкетер, достал из кармана яблоко, разрезал кинжалом на дольки и стал тупо жевать. Остановился парень. Закурил трубку, помахал, разгоняя дым, и тоже уставился на холм.

Честно говоря, я больше смотрел на Марию-Луизу, а не на холм… Поэтому, когда раздался восторженный крик, я лишь мельком увидел, что Гулливер стал подниматься. Ноги его еще были на земле, а голова поднималась все выше. А я смотрел, смотрел. Снова все закричали… Гулливер твердо стоял на ногах… Неужели город действительно стал городом Удачников…

И вдруг… Лопнул бетон постамента, вздыбились камни… Гулливер стал медленно проседать…

Сначала в землю ушли ботинки… затем – чулки… Вот он вошел в холм уже по колено…

Вопль ужаса пронесся над толпой. Огромная тысячетонная скульптура уходила в землю. Легко и свободно. Лукаво улыбаясь многотысячным зрителям. И не было никаких сомнений: еще несколько секунд, и земля навсегда скроет своего героя.

Но тут что-то произошло. Гулливер на мгновение застыл. Затем раздался грохот – Гулливер даже чуть подпрыгнул вверх, и вот из холма, из того места, куда уходили его ноги, вздыбился поток воды. Поток доходил Гулливеру до пояса и низвергался вниз, в пене и реве, все сметая на своем пути – фонари, газетные киоски, машины.

И вот он устремился на город.

Я так и не знаю, что произошло. Возможно, Гулливер своей тяжестью продавил водяной пласт и вода из водохранилища, расположенного выше, по закону сообщающихся сосудов хлынула вниз, на город…

Поток катил на нас, желтый, в лиловой пене.

Как сейчас помню лошадь и телегу, кувыркающихся на гребне волны. Оглобли треснули, но звука не было слышно, в какой-то момент лошадь оседлала телегу, потом телега перевернулась, крутились колеса, но вот и они скрылись, а на их месте выпрыгнул из воды хомут…

Мария-Луиза метнулась к мушкетеру. Он тупо смотрел на происходящее и жевал яблоко.

– Надо открыть шлюз!

Я понял, что она имеет в виду. Если открыть шлюз и спустить воду, уровень понизится, и можно избежать катастрофы.

Это понял я. Но мушкетер продолжал жевать яблоко.

Мария-Луиза дернула его за сапог, он слетел с коня. Она вскочила в седло. И вот уже понеслась в сторону шлюза…

Больше я ее никогда не видел…

Через некоторое время нас всех накрыла волна… Всех… И тех, кто бежал… и тех, кто молча ожидал ее приближения.

19. Возвращение

…Когда я открыл глаза и вдохнул полной грудью – кругом было море. Я лежал на железнодорожной насыпи, отчаянно пахли шпалы…

На фоне неба в разные стороны торчали усы начальника станции. Увидев, что пришел в себя, он подмигнул:

– В вагон! Быстро!

В нескольких метрах от нас стояла электричка.

Она давала тревожные гудки…

Я взглянул на город. Крыши домов, башни – все усеяно людьми… По воде плыли лодки, самодельные плоты… собаки…

– Где Мария-Луиза?!

– В вагон! Я кому сказал, в вагон?! В вагон! В вагон! В вагон, я сказал! Я сказал, в вагон!

– Нет!

– В вагон!!

Он свистнул в свисток.

Появились грузчики-негры.

Они схватили меня, скрутили и, несмотря на отчаянное сопротивление, потащили к электричке.

Размахнулись и бросили, как мешок, в открытую дверь.

Подо мной застучали колеса, электричка тронулась…

Когда я подбежал к окну, по воде плясали солнечные блики. Не видно было ни города, ни крыш – одно огромное бесконечное море…

Стало темно, поезд вошел в туннель. Зажглись лампочки… Потом они погасли. Снова забрезжил свет… ярче… ярче… Мы выскочили из туннеля.

20. «Это подло, а потому неправильно»

Когда я вернулся домой, был уже поздний вечер.

– Где тебя носило? – спросил отец. – Нет чтоб попросить у отца и матери извинения, он еще нервы мотает. Мало без него забот…

– Садись ужинать, – сказала мать. – Бери колбасу, картошку…

Она повернулась к отцу.

– Хватит.

– Хватит так хватит, – сказал отец. – Тебе с ним мучиться.

В сахарнице лежали белые рафинадные кубики. Очевидно, соль из нее высыпали за время моего отсутствия.

Отец поймал мой взгляд, отвернулся и сказал:

– Вырастет, как дядя… коммивояжер!

И засмеялся собственной шутке, смысл которой я понял много лет позднее.

Он смеялся, а я в ту минуту поклялся: «Нет. Никогда я не стану коммивояжером. Лучше умереть. Погибну, но не буду. Никогда не буду коммивояжером…»

Я заплакал.

– Что это с ним? – перестал смеяться отец.

Я продолжал плакать.

– Что это с ним? – переспросил отец.

«Не буду коммивояжером. Нет… Умру, но не буду… Никогда… Это подло, а потому неправильно…»

21. Вот и все

Не знаю, зачем я сочинил эту историю. Ведь не было ничего. Ни города, ни холма Гулливера. Был только диван под обойным пятном, где так хорошо мечталось в детстве…

Я спускаюсь вниз, по Старосадскому переулку, где зимой буксовали «студебеккеры», выли от злости, но так и не могли взять крутизну московских подъемов, где после салютов валялись цветные пятачки от гильз, где носились мы на деревянных самокатах и «стукали» в нарисованные на стене футбольные ворота…

Здесь мало что изменилось со времен моего детства, вот только церквушки не прячутся за заборами, а сияют золотыми крестами. Да возвышаются над старенькими домиками огромные бетонные билдинги.

Мой дом заколочен. Окна без рам, вывороченные внутренности – капитальный ремонт.

Я иду к площади Ногина…

Навстречу мне бежит девчонка в модной шляпке.

Она стреляет из-под полей шляпы зелеными глазами…

И я вспоминаю все… И дачный перрон с прогнившими досками, и смешного человечка в мотоциклетном седле, и город, и холм Гулливера…

И еще раз понимаю, что все это было! Было! А тот, кто не верит, может сам в этом убедиться. Для этого надо отправиться на вокзал, купить билет и поехать первым попавшимся поездом до станции «Неудачники».

…Она хохочет надо мной, откинувшись в седле, шляпа скользит по тугим волосам, она подхватывает ее на лету, когда, кувыркнувшись и зачерпнув воздух, шляпа падает вниз, тяжелая и безнадежная…