ваши почерневшие трупы. И мы назовем их животными. В назидание.

Он так не может. Предназначение доктора — спасать людей, а не равнодушно позволять им гибнуть. Нужно стать таким же, как беглецы, но быстрее, сильнее. Чтобы догонять, возвращать.

Одному удалось не только пройти, но и вернуться, чтобы передать записи, — говорит Уна, закрывая глаза. Дыхание сбивается, и девочка ненадолго замолкает.

— Дневник? Инструкция? Я могу почитать?

Док перевел дыхание. Последние метры перед зоной самые трудные. На бетонной полосе что-то темнело. Он наклонился, коснулся рукой. Трава, здесь? Мягкое, а не режущее прикосновение к коже. Непроизвольно сжал травинки, растер их в кашицу. Удивленно поднес к лицу. Зеленая пахучая мякоть, вместо не имеющей запаха синтетической травы. А это что? Возле ноги валялся необычный предмет, нарушающий идеальную чистоту бетона. Обронил кто-то из беглецов? Книга. Желтоватый потрепанный переплет, загнутые уголки. Настоящая, бумажная. Док взял ее в руки, раскрыл, бережно погладил страницы, словно боялся, что они рассыплются. Знакомое и одновременно непривычное чувство. Как в детстве. Хотя бумага исчезла задолго до его рождения. Книги хранились в музее. Вспомнились школьные экскурсии. Ненавязчивое, но одновременно настойчивое противопоставление хаоса прошлого — порядку настоящего.

От бумаги шел еле заметный сладковатый запах. Книга, а вернее блокнот, с пометками и картинками. Рисунок бегущего человека и правила бега. Инструкция обрывалась. Следующая страница вырвана, а остальные — пустые. Сбоку вложен продолговатый цилиндрический предмет. Док долго вертел незнакомую вещь в руках, пока сообразил, что это такое. Ручка. Писать от руки не приходилось. Хотя по молодости баловался рисунками на планшете. «Беглец», — написал док, старательно вырисовывая угловатые буквы.

— Не совсем, — Уна открывает глаза. Лицо озаряет слабая улыбка. — Оригинал уничтожен. Но мы знаем слова наизусть. Подойди, я расскажу.

Он приближается. Дыхание девочки обдает жаром. Наклоняется, вслушиваясь в прерывистый шепот. Последние слова заглушает предсмертный хрип.

Перед рассветом док выходил из дома и бежал. За время ночных тренировок он втянулся. Боялся признаться самому себе, что бег стал удовольствием. Непередаваемое чувство. Будто прикасаешься к чему-то запретному и невероятно притягательному. Бежать, когда все спят и улицы безлюдны. Подставить лицо ветру, отдаться движению. Вдох — выдох. Ногу вверх и вперед, согнутую в локте руку — назад. Но дважды в году бег — особый. Каждый раз, приближаясь к стене, док чувствовал запах. Нежный — весной, горьковато-терпкий — осенью. Ветер приносил сюрпризы. Оттуда из-за стены. Лепестки цветов, покрытые желтой пахучей пыльцой, молодые, едва раскрывшиеся бутоны. Листья, небрежно-неровно окрашенные осенью. Неужели Уна права и за стеной есть жизнь? Другая, и не агрессивная, а лишь отличная от их размеренного ритма. Неужели поле действительно ослабевает, и та жизнь потихоньку просачивается сюда? Док сохранял подарки. Клеил в блокнот, ставил дату.

В эту ночь док бежал не один. Девушка, быстрая, легконогая, стремительно летела впереди. Такая не остановится, пойдет до конца. Он поднажал, ускоряя темп, перехватил бегунью, столкнул ее прямо на бетон, накрыл собой. Успел. Еще немного и бедняжка оказалась бы в запретной зоне. Падая, увидел, как меркнет свечение вокруг барьерной стены. Через мгновение поле восстановилось. «Показалось», — решил док.

Девушка плакала. Размазывала по лицу слезы, причитая: «Зачем ты меня остановил, зачем? Там за стеной, у меня могли быть дети, понимаешь?»

«Дети, о чем она?» — думал док. Понимание пришло позже.

— За стеной мы можем иметь детей, — поясняет Уна. — Естественным путем, нормальных. А не выращенное в инкубаторах не ведающее корней потомство. По-настоящему становиться родителями. Быть рядом, видеть, как твой ребенок делает первые шаги. Как он растет. Не в интернатах — в семьях. Только представь.

Его разбудил грохот, доносящийся со стороны барьерной стены. Небо полыхало. Послышались крики. Док выскочил из дома и понесся к стене. Беглецы организовали прорыв? Что если барьер разрушен? Близко подойти не удалось. Подходы оцеплены, на дороге заграждения. Патрульные уносили завернутые в мешки тела. Удалось ли хоть кому-то перейти? На расстоянии барьер не выглядел поврежденным. По-прежнему синими всполохами мерцало силовое поле.

На следующий день правительство запретило бег даже в качестве спорта. Передвигаться следовало спокойным шагом в строго отведенных для ходьбы местах. Во всех остальных случаях предписывалось использовать транспорт или ленты перемещения.

Однажды вернувшись домой после дежурства в клинике, док обнаружил подарок. Оттуда из-за стены. Тонкую ветку пахучих цветов и нанизанный на нее листок бумаги с неровным краем, словно вырванный из блокнота. Записка, написанная аккуратным девичьим почерком. Док, улыбался, читая послание: последние слова инструкции.

— За стеной жизнь, которую у нас отняли, — почти беззвучно шепчет Уна. — Представь небо и облака и быстрые воды реки. Представь сад и траву, и луг, и красные маки посреди поля. Представь птиц, парящих в синеве. Ты знаешь слова, не помнишь их значения. Тебя лишили памяти. Разнообразие, именуемое здесь хаосом. А на самом деле жизнь во всех ее проявлениях. У нас отняли свободу, заменив ее порядком.

Приближалось весеннее равноденствие. Вместе с ним пришло беспокойство. Что-то изменилось. Жизнь потеряла смысл. Док чувствовал, что задыхается в этом искусственном мире. Правильным до неправильности. Словно не землю, а его самого заковали в бетон и обложили фальшивой травой. Что если не везет лишь единицам, и большинству удается уйти? Кажется, он начинал понимать.

Сегодня его ночь, его рассвет. Последняя пробежка. Док вышел из дома, все еще не веря, что собирается сделать. Сегодня он — беглец. Ему еще никогда не приходилось бежать так быстро. Мчаться навстречу неизвестности, навстречу надежде — вперед и вперед. Вдох — выдох, мышцы напряжены до предела. Пульс стучит в висках, воздух обжигает легкие. Осталось немного. Прыжок. Свечение барьерной стены гаснет, но внутри него уже рождается яркая сияющая точка.

ДВОРНЯЖКА

Весна. Дома красят в жёлтый цвет. Стены — тусклые и безликие — подкрадываются, обступают со всех сторон. В последнее время это жёлтое сумасшествие преследует, поджидает на каждом углу. Будто он живет в огромном доме, где жёлтый цвет гуляет по стенам, режет глаз, не дает сосредоточиться, заполняет мозг. И нет от