Сергей Коколов ВРЕМЯ ЛЮБВИ

1. Дуэль

Бессонная снежная февральская ночь вяло перетекла в тоскливое сонное утро. Уездный город спал, когда за ним заехали.

— К вам'с прибыли граф Вяземский с другом. Прикажете проводить? спросил Федор.

— Да-да, конечно, — рассеянно произнес молодой человек.

Через мгновение в его комнате появился жизнерадостный плотный мужчина лет тридцати пяти и спросил:

— Ну'с как наши дела? Оооо! Вижу вы всю ночь не спали… Эх, молодость! Одевайтесь, на улице прохладно.

Молодой человек, действительно, не спал всю ночь… До полуночи он напивался в ресторане и, пил бы до утра, не подойди к нему цыганка и не произнеси фатальную фразу… «Смерть на тебе!»

— Что? — осоловело переспросил молодой человек. Но цыганки уже не было. Да и была ли она?

Молодой человек был не склонен к разговорам. Безмолвно одевшись, он отправился за графом Вяземским.

На улице трое богато одетых мужчин сели в экипаж…

… Их уже ждали. Секунданты проверили пистолеты.

— Примирение, как мы понимаем, невозможно. Стреляетесь с тридцати шагов. Готовы, господа?

Молодой человек пытался выглядеть спокойным.

— Ну, не пуха, — прошептал граф Вяземский, вручая ему оружие.

Его противник был старше вдвое, как утверждают, отлично стрелял и имел определенный дуэльный опыт.

— Расходимся! — скомандовал Вяземский.

«Раз, два, три…», — считал шаги молодой человек, а ноги подгибались от страха, а внутри звучало «Смерть на тебе!»

На пятнадцатом шаге, молодой человек резко развернулся и увидел, что пистолет противника уже направлен на него.

Медленно, как бы нехотя, поднималась предательски дрожащая рука. «Главное выстрелить первым!»

— Стойте, стойте, стойте… Господа…

— Мария Петровна… Машенька… Зачем вы здесь?

— Господа, господа! Не надо крови, — крикнула Машенька, посмотрела на молодого человека и выпалила…

— Я не люблю вас… Простите!

Машенька подбежала к его противнику и гневно произнесла…

— А вы… вы… Как вы могли стреляться с мальчишкой? Вы, дуэлянт… Вы — вы и так победили, я ваша… ваша… ваша!

Молодой человек перевел пистолет на Марию Петровну и нажал на курок. Неожиданно для всех и для его самого прозвучал выстрел…

…и он увидел, как Машенька медленно, неестественно медленно падает на февральский свежевыпавший снег.

Вслед за этим раздался второй выстрел и молодой человек почувствовал как что-то больно ударило его в грудь.

— Машенька, — прошептал он, прижимая руку к груди словно пытаясь подарить ей свое сердце и мешком свалился на снег.

Потом его куда-то несли на руках как в детстве… Потом он потерял сознание… А когда очнулся, увидел рядом с собой Марию Петровну, Машу, Машеньку… Она стонала.

«Больна?» — подумал он и невероятным усилием воли дотянулся до ее руки и пожал ее…

Их куда-то везли, вдвоем… — понял он и вновь потерял сознание, так и не почувствовав, что Маша вяло, как могла, ответила на его рукопожатие.

Город просыпался от февральского сна. Сумасшедший кучер — граф Вяземский — гнал лошадей, пытаясь спасти своего юного друга и его возлюбленную Машу.

Его глаза, то ли от ветра, то ли от снега слезились.

— Господи, помоги им! — шептал он, — Господи, помоги!

Благие намерения по спасению юного друга выстлали ему прямую дорогу в Ад.

2. История с сифилисом

— Мы наш, мы новый мир построим! Кто был ни чем, тот станет всем! Товарищи! Вдумайтесь в эти слова! Пролетариат — вот настоящая власть. Смерть буржуазным подонкам! — большевичка Маша, несомненно обладала ораторским талантом.

Революция дала ей положение и власть. Муж ее, Никодим, не разделявший коммунистических убеждений, не читавший марксовского «Капитала» в силу необразованности и будучи крестьянином средней руки, что и говорить, был недоволен энтузиазмом и поведением жены.

Он подозревал, что жена (его жена!) ему изменяет с секретарем партячейки товарищем Сольцевым, а может быть и с товарищами товарища Сольцева, но сделать ничего не мог, ибо его итак пообещали раскулачить, отобрать последнюю скотину и основательно почистить закрома.

Да и Машка вела себя независимо, сыпала сплошными лозунгами, да и вообще выражалась настолько мудрено, что у Никодима ум заходил за разум.

Подозрения Никодима по поводу Машкиных измен были небезосновательны. Партийная ячейка держала ее не только и не столько за ораторский дар, партийцы не прочь были попользоваться и Машкиным телом.

Сам товарищ Сольцев провел с ней несколько просветительских бесед, объяснив, что всякая там любовь-морковь есть буржуазный пережиток, и в ближайшем времени будет искоренена, как и все остальные пережитки. В конце концов, почему женщина должна принадлежать одному мужчине? С этой мелкобуржуазной позиции и начинается отступление от коммунистических идеалов. Революция дала свободу выбора. Иными словами, любовь по революционному — это свобода выбора. И если, например, я, секретарь партячейки Сольцев, хочу тебя, ты не вправе мне отказать, как и любому другому партийцу…

Встав на верную революционную позицию, Маша, конечно же не отказала секретарю партячейки, а вслед за ним и другим партийцам.

…Однажды, в отсутствие жены, Никодима навестил Сольцев и сказал:

— Товарищ Балаганов, наша партийная ячейка постановила организовать в вашем доме коммуну. На выселение — два дня!

Никодим зарычал, и хотел послать его по-русски, но Сольцев остановил его властным жестом и произнес спокойным издевательским тоном…

— Власть изменилась, Никодим. Руководить коммуной, кстати, будет Мария Петровна.

— Кто это? — спросил Никодим.

— Ваша жена, — ответил секретарь партячейки, хлопнул дверью и удалился.

Ночью жена его так и не явилась (сколько уже было таких ночей?). Не сказать, что Никодим любил Машу. Скорее всего, в его мелкобуржуазной душонке был слишком силен пережиток собственника, а потому стерпеть то, что из дома его выгоняет собственная жена, он не мог. Благо, в селе были его друзья, которых днем он решил собрать на совет.

… На совет пришло человек семь крестьян-работяг, имевших не очень большое, но позволяющее существовать не слишком бедно, хозяйство. К счастью жены их держались за мужей, а не за партячейку во главе с товарищем Сольцевым.

— Вот, — сказал Никодим, — дом у меня отбирать собираются и некую коммуну создавать… И кто? Кто! Машка!

— Так она же подстилка партийная! — произнес Иван.

— Но-но! — сжал руки Никодим.

— А что «но»? Все бабы в селе знают…

В комнате повисло тяжелое молчание, которое прервало появление