Я брел по вечернему городу. Всюду загорелись фонари — их оранжевые шапки-нимбы круглели на фоне выцветшего неба. Мне нужно было в бар. Я бы сказал — жизненно необходимо. Шутка ли — твой друг детства женится? Как смеялись мы в нашей компании, дезертирует. Первым. Ну, а кому теперь ездить с нами по курортам? Набираться до зелёных чертей и триумфа продажной любви? То-то и оно, братцы.

Нас было шестеро. И, видит бог, где мы только ни побывали. А теперь второй из нас, из тех, кто со школьной скамьи были почти неразлучны, отрывался от корней и упархивал в отдельное гнездо, свитое заботливой паучихой. Я был готов побиться об заклад, что чёрной вдовой — как пить дать ею, паскудой. Потому что первого, оторвавшегося от компании холостяков по совершенно иной причине, вспоминать не хотелось.

Я углядел неприметную дверь и скользнул в неё. Бармен был моим давним знакомцем, и в моей душе крепла уверенность, что он уж точно нальёт мне хотя бы пару шотов за счёт заведения.

— Здорово, Серый, — поприветствовал он меня усталым тоном. — Пива или чего покрепче?

— Покрепче, — махнул я рукой с тяжелым вздохом. — Мне ещё за руль, так что не пожадись.

— Эк тебя, — передернул плечами он. — Случилось чего?

— Угу, — я в один глоток осушил стопку, наполненную чем-то слоистым.

— Ну ты и вандал, — горестно покачал головой бармен, — я тебе со всей душой…

— А ты, Коль, чего попроще, — попросил я ничтоже сумняшеся. — Может, водки плеснёшь?

Глаза Николая вытаращились на меня. Он по природе своей был, что рыба — бесцветен и пучеглаз, а теперь, казалось, его испещрённые сосудами веки тщетно силились прикрыть выкатившиеся бесцветные полусферы.

— И себе налей, — махнул рукой я.

— Нам не положено, — буркнул Коля, зардевшись — я знал его страсть к водке.

— А, плевать, — махнул рукой я, старательно подмигивая.

— А и правда, к черту, — легко согласился Коля. — Смене конец через полчаса, что ж я, права не имею?

— Имеешь, Коля, имеешь, — покривил душой я. Я знал, что ему грозит за это увольнение, но мне было наплевать.

— Андрей? Женится?! — казалось, глаза Коли обзавелись стебельками, на которых теперь мерно покачивались.

— Угу, — я опрокинул очередную стопку.

Андрей был самым свободолюбивым из нас. Никто бы не подумал, что он — первым! — очертя голову бросится в пучину рутины, именуемой браком.

— Скоропостижно, — я утёр выступившие слезы салфеткой.

— Выпьем не чокаясь? — Коля захмелел, а у меня по спине скатилась капля пота.

*

Вино лилось рекой. Водка — тоже. От деликатесов ломился стол. Нас было пятеро — должно было быть шестеро, но Андрея, самого обаятельного, душу нашей компании, за сутки до вылета упекли в больничку с перитонитом. Поэтому горячий воздух Таиланда вдыхали мы впятером — вчерашние школьники, баловни судьбы, золотая молодёжь. Шёл пятый день безудержного веселья, пира горой, непреходящего хмеля — алкогольного, наркотического и эротического.

— Знаешь, Серый, — доверительно обратился ко мне изрядно пьяный Димон, — а пойдём, купим ещё бухла. И девочек подцепим! Здесь чудо-девочки!

— Выбирайте тех, которые страшные, — со знанием дела отозвался Леха, привалившийся к ножке бильярдного стола и лакавший из горла какую-то очередную горькую дрянь — похоже, на сей раз это был кампари. — А то красивые… это… с бонусами.

Остальные дружно заржали.

— Не так страшен черт, как его Малюта, — ответствовал Димон, отвратно подмигивая, кривясь и облизываясь.

— За себя говори, пососун! — рявкнул Леха, вытряхивая последние капли из бутылки в жадно раскрытый рот.

Я тогда беззаботно смеялся, не зная, что ждёт нашего поборника гетеросексуальности через какие-то жалкие пару часов.

Вскоре Димон ушел, захватив с собой самого молчаливого из всех нас — Артема. Я мог бы с ним посоревноваться за звание самого отпетого лоха в этой компании: Алексей великолепно рассказывал анекдоты, пел проникновенные песни под гитару — и даже не фальшиво, был галантен и достаточно умён; Димон мог похвастаться дьявольским обаянием вкупе с телосложением Аполлона; Володя прекрасно разбирался в живописи и высокой моде. А мы… Артем был плешив уже к двадцати годам и плюгав, точно больной, а я… Я был обычным ходячим недоразумением. Увлекался старыми машинами, мог собрать корч из дерьма и палок да на коленках поршневую перебрать. Неплохо водил, но в основном по скользким зимним трассам — где уж там в Таиланде выделываться да резину жечь? Нет, бабам такое не нравилось. Им бы про Дольче и Габбана. Наверное. Или — после водки — пару добрых анекдотов про пидоров. И уж точно не про преимущества старого «Ниссана» перед старой же бэхой.

— Чего приуныл? — Леха поднялся и плюхнулся рядом со мной на диван — обычно он так делал, когда у него кончалась выпивка и он собирался поживиться моими запасами.

— Да так, — уклончиво ответил я, протянув ему водки.

— Водка, — скривился он.

— Жри что дают, пижон, — ощерился я. — Ишь, выеживаешься тут! Иногда мне кажется, что ты гонишь, когда на пидоров наезжаешь.

— Пошёл ты! — взъярился он — мне на какой-то момент показалось, что, будь он трезвее, моя же бутылка оказалась бы у меня в том самом месте, о котором в приличном обществе помалкивают.

За перебранкой мы и не заметили, как в наш домик явились Димон и Артём. Да не одни. То существо, которое они привели с собой, заставило меня вмиг протрезветь.

Красавица. Богиня. Ангел… Это не могла быть земная женщина. Это было нечто, сотканное из воздуха, неги, самой первозданной предначальной красоты, от которой сперло дыханье, мозг утратил способность думать, колени превратились в желе, а член — в несокрушимый жезл.

— Прошу любить и жаловать, — с видом кота, объевшегося сметаны, провозгласил Димон. — Ее высочество Анжела.

Анжела только томно колыхала удивительными ресницами и бросала на нас скромные взгляды.

— Ты где ее взял, Казанова? — я едва обрёл дар речи. Казалось, передо мной не жрица коммерциализированной любви, а невинное существо, которое никак нельзя было осквернить пьяной круговой похотью — ее нужно было брать под смуглые руки и вести под венец.

— Миль пардон, — Леха, все ещё пьяный, поднялся и, разом растеряв всю галантность, задрал ей