- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (143) »
специалистов.
7 января 1974 года. Первый блок Ленинградской АЭС. Взрыв железобетонного газгольдера выдержки радиоактивных газов. Жертв не было.
6 февраля 1974 года. Снова первый блок Ленинградской АЭС. Разрыв промежуточного контура в результате вскипания воды с последующими гидравлическими ударами. Погибли трое. Радиоактивная вода вместе с пульпой фильтропорошка без предварительной очистки сброшены во внешнюю среду.
Октябрь 1975 года. Первый блок Ленинградской АЭС. Частичное разрушение активной зоны („локальный козёл“). Реактор остановлен, продут аварийным расходом азота в атмосферу через вентиляционную трубу. В результате в трубу было выброшено около 1,5 миллиона кюри высокоактивных радионуклидов.
1977 год. Второй блок Белоярской АЭС. Расплавление половины топливных сборок активной зоны. Ремонт и переоблучение персонала в течение всего года.
31 декабря 1978 года. Сгорел второй блок Белоярской АЭС. Пожар возник от падения плиты перекрытия машинного зала на маслобак турбины. Выгорел весь контрольный кабель. Реактор оказался без средств контроля. В процессе проведения ремонтных работ переоблучилось восемь человек.
Сентябрь 1982 года. Первый блок Чернобыльской АЭС. Разрушение центральной топливной сборки из-за ошибочных действий эксплуатационного персонала. Выброс радиоактивности на промышленную зону и город Припять. Переоблучение ремонтного персонала во время ликвидации последствий аварии.
Октябрь 1982 года. Первый блок Армянской АЭС. Взрыв генератора. Сгорел машинный зал. Большая часть оперативного персонала в панике покинула станцию, оставив реактор без надзора. Прибывшая самолетом с Кольской АЭС оперативная группа помогла оставшимся на месте операторам спасти реактор.
27 июня 1985 года. Первый блок Балаковской АЭС. При проведении пусконаладочных работ вырвало предохранительный клапан, и перегретый пар при высокой температуре стал поступать в помещение, где работали люди. Погибли 14 человек. Авария произошла в результате чрезвычайной спешки и ошибочных действий оперативного персонала.
В течение трех с половиной десятилетий явно занижается опасность АЭС для персонала и окружающей среды. И в течение этого же периода полное отсутствие критики ядерных программ и отсутствие информации об авариях в Советском Союзе.
В те годы информация об авариях и неполадках на АЭС практически отсутствовала. Гласности предавалась только та информация, которая была разрешена сверху. А без открытой и честной информации об авариях нет опыта. И нет гарантии неповторения ошибок в будущем.
Положение, когда аварии на атомных станциях скрывались от общественности, стало нормой при министре энергетики и электрификации СССР П. С. Непорожнем. Преемник Непорожнего на посту министра А. И. Майорец, человек в ядерной энергетике мало компетентный, продолжил традицию умолчания. И даже пошел дальше. За счет сокращения числа ремонтов оборудования электростанций он повысил коэффициент использования установленной мощности и тем самым снизил резерв наличных мощностей на электростанциях страны, что резко увеличило риск крупных аварий.
Были и другие „заморочки“. Заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербина, опытный администратор, беспощадно требовательный, автоматически перенес в энергетику методы управления из газовой промышленности, где долгое время работал министром. Щербина обладал поистине жесткой хваткой, навязывая строителям АЭС свои сроки пуска энергоблоков, а спустя некоторое время их же обвиняя в срыве „принятых обязательств“. Из „Чернобыльской тетради“ Г. У. Медведева: „Помню, 20 февраля 1986 года на совещании в Кремле директоров АЭС и начальников атомных строек сложился своеобразный регламент: не более двух минут говорил отчитывающийся директор или начальник стройки и, как минимум, 35–40 минут прерывавший их Щербина. Наиболее интересным было выступление начальника строительства Запорожской АЭС Р. Г. Хеноха, который набрался мужества и густым басом (бас на таком совещании расценивался как бестактность) заявил, что третий блок Запорожской АЭС будет пущен в лучшем случае не ранее августа 1986 года. — Видали, какой герой! — возмутился Щербина. — Он назначает свои собственные сроки! — и взметнул свой голос до крика: — Кто дал вам право, товарищ Хенох, устанавливать свои сроки взамен правительственных? — Сроки диктует технология производства работ, — упрямился начальник стройки. — Бросьте! Не заводите рака за камень! Правительственный срок — май 1986 года. Извольте пускать в мае! — Но только в конце мая завершат поставку специальной арматуры, — парировал Хенох. — Поставляйте раньше! — и Щербина обратился, к сидевшему рядом, Майорцу: — Заметьте, Анатолий Иванович, ваши начальники строек прикрываются отсутствием оборудования и срывают сроки… — Мы это пресечем, Борис Евдокимович, — пообещал Майорец. — Непонятно, как без оборудования можно строить и пускать атомную станцию… Ведь оборудование поставляю не я, а промышленность через заказчика — пробурчал Хенох и, удрученный, сел. Уже после совещания, в фойе Кремлевского Дворца, он сказал мне: „В этом вся наша национальная трагедия. Лжем сами себе и учим лгать подчиненных. До добра это не доведет“. Реальный пуск из-за поздней поставки оборудования и неготовности вычислительного комплекса состоялся лишь 30 декабря 1986 года. Разговор произошел за два месяца и пять дней до чернобыльской аварии. Приблизительно о том же говорит заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС А. С. Дятлов: „Я приехал на станцию в сентябре 1973 года. На здании столовой — лозунг о пуске первого блока в 1975 году Прошел срок — пятерку переписали на шестерку. Фактически первый энергоблок был запущен 26 сентября 1977 года. Второй блок — в декабре 1978 года, но, надо полагать, срок его был сдвинут из-за задержки пуска первого. Так же и два последующие блока. О досрочной сдаче говорить не приходится. Потом приезжает эмиссар, и начинается составление новых нереальных планов и графиков. Но вывод А. С. Дятлов делает несколько другой: "Не раз встречал в печати и по Чернобыльской АЭС, что из-за досрочной сдачи — низкое качество строительства и монтажа. Не знаю. Монтаж на ЧАЭС по советским критериям выполнен хорошо. Несмотря на большое количество сварных соединений на трубопроводах первого контура, припоминаю только один треснувший шов на серьезном трубопроводе. К аварии 26 апреля монтаж и монтажники отношения не имеют". Видимо, неплохо работал отдел технического контроля (ОТК), хотя и на него по срокам наверняка оказывалось давление. Не
Были и другие „заморочки“. Заместитель Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербина, опытный администратор, беспощадно требовательный, автоматически перенес в энергетику методы управления из газовой промышленности, где долгое время работал министром. Щербина обладал поистине жесткой хваткой, навязывая строителям АЭС свои сроки пуска энергоблоков, а спустя некоторое время их же обвиняя в срыве „принятых обязательств“. Из „Чернобыльской тетради“ Г. У. Медведева: „Помню, 20 февраля 1986 года на совещании в Кремле директоров АЭС и начальников атомных строек сложился своеобразный регламент: не более двух минут говорил отчитывающийся директор или начальник стройки и, как минимум, 35–40 минут прерывавший их Щербина. Наиболее интересным было выступление начальника строительства Запорожской АЭС Р. Г. Хеноха, который набрался мужества и густым басом (бас на таком совещании расценивался как бестактность) заявил, что третий блок Запорожской АЭС будет пущен в лучшем случае не ранее августа 1986 года. — Видали, какой герой! — возмутился Щербина. — Он назначает свои собственные сроки! — и взметнул свой голос до крика: — Кто дал вам право, товарищ Хенох, устанавливать свои сроки взамен правительственных? — Сроки диктует технология производства работ, — упрямился начальник стройки. — Бросьте! Не заводите рака за камень! Правительственный срок — май 1986 года. Извольте пускать в мае! — Но только в конце мая завершат поставку специальной арматуры, — парировал Хенох. — Поставляйте раньше! — и Щербина обратился, к сидевшему рядом, Майорцу: — Заметьте, Анатолий Иванович, ваши начальники строек прикрываются отсутствием оборудования и срывают сроки… — Мы это пресечем, Борис Евдокимович, — пообещал Майорец. — Непонятно, как без оборудования можно строить и пускать атомную станцию… Ведь оборудование поставляю не я, а промышленность через заказчика — пробурчал Хенох и, удрученный, сел. Уже после совещания, в фойе Кремлевского Дворца, он сказал мне: „В этом вся наша национальная трагедия. Лжем сами себе и учим лгать подчиненных. До добра это не доведет“. Реальный пуск из-за поздней поставки оборудования и неготовности вычислительного комплекса состоялся лишь 30 декабря 1986 года. Разговор произошел за два месяца и пять дней до чернобыльской аварии. Приблизительно о том же говорит заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС А. С. Дятлов: „Я приехал на станцию в сентябре 1973 года. На здании столовой — лозунг о пуске первого блока в 1975 году Прошел срок — пятерку переписали на шестерку. Фактически первый энергоблок был запущен 26 сентября 1977 года. Второй блок — в декабре 1978 года, но, надо полагать, срок его был сдвинут из-за задержки пуска первого. Так же и два последующие блока. О досрочной сдаче говорить не приходится. Потом приезжает эмиссар, и начинается составление новых нереальных планов и графиков. Но вывод А. С. Дятлов делает несколько другой: "Не раз встречал в печати и по Чернобыльской АЭС, что из-за досрочной сдачи — низкое качество строительства и монтажа. Не знаю. Монтаж на ЧАЭС по советским критериям выполнен хорошо. Несмотря на большое количество сварных соединений на трубопроводах первого контура, припоминаю только один треснувший шов на серьезном трубопроводе. К аварии 26 апреля монтаж и монтажники отношения не имеют". Видимо, неплохо работал отдел технического контроля (ОТК), хотя и на него по срокам наверняка оказывалось давление. Не
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (143) »