Еще, Вер, надо разобраться, может, они сами, Вер, его для этого из-за границы вызвали. Или просто он сам оказался такой сообразительный и примчался, когда узнал от своей супружницы, что старик все в музей отписать собирается. А тут еще ты как раз подвернулась, Вер, простая душа. Он еще под шумок и у отчима своего успел кое-что стибрить. Тебе еще молиться надо, что под конец все открылось и не упекли тебя куда следует. Такое частенько бывает: у кого много денег нет — тот всегда крайний».

«Да, это точно — они и теперь называют Свирского сумасшедшим стар-р-риком, который ни с того ни с сего вдруг возомнил себя местным Саввой Мамонтовым, — подтвердила Вера, передразнивая Марка. — Разумеется, себя они считают нормальными. Но как же я могла быть такой… слепой? Что со мной было, а?»

«Женское помешательство, — подумав, авторитетно высказалась Ленка. — Ближе к весне такое с каждой из нас может случиться. И еще сколько всякого будет, вот сама увидишь. Что же теперь?»

«Ну нет, не будет!»

«Поглядим — увидим!»

«Мне хотелось бы, чтобы многое из того, что произошло, осталось нашей семейной тайной и не расползалось по городу, — открытым текстом сказал тогда Марк. — Но я знаю, что некоторые тайны стоят дор-р-рого».

«Ничего не надо, — повторила Вера. — Самым большим счастьем для меня было бы забыть о вашем существовании».

«Но я слышал от сестры, что вы открыли или собираетесь открыть в гор-р-роде собственный косметический салон. Не думайте, что это так просто и кто-нибудь вам даст развернуться по-настоящему. Без поддержки влиятельных людей из вашей затеи все равно ничего не выйдет, в этом можете не сомневаться! Но я гар-р-рантирую вам поддержку, в том числе и материальную, если вы сумеете частично… потерять память».

«У вас неверные сведения, — как можно спокойнее ответила Вера. — Я возвращаюсь работать в школу и не собираюсь открывать никаких салонов. Моя специальность — история».

«В школу? Но ведь там платят сущие гр-р-роши!»

«Мне хватит».

Разумеется, у Веры не было никакого желания подробно рассказывать этому индюку, что только что случайно освободилось место историка в классической гимназии и благодаря каким-то давним знакомствам Бориса ей удалось туда устроиться на работу. Конечно, было и собеседование, и множество волнений… Но теперь все осталось позади, а точнее — впереди: она уже провела несколько уроков, видела лица детей.

«Есть надежда, что они не превратятся в таких скотов, как ваш племянник и прочие родственники…» — подумала Вера, но промолчала.

На этих людей ей не хотелось тратить даже свою злость.

«Это ваше дело, — нахмурился Макс. — Мое — пр-р-ре-дупредить».

«Надеюсь, мы с вами больше никогда не увидимся, — посмотрела Вера ему прямо в глаза. — И тогда все будет хорошо, правильно? Это — единственное и главное мое условие. Никогда».

Уже несколько дней стояла оттепель: снег на льдинах был влажным, да и сам лед казался рассыпчатым, аппетитным, как сахар, подмоченный в слабо заваренном чае. На замерзшей реке тут и там виднелись неподвижные, сосредоточенные фигурки рыбаков, а мальчишки на набережной уже с гиканьем носились на своих досках по оттаявшему клочку асфальта, и их звонкие возгласы на редкость напоминали птичьи. Даже спор проходящей мимо в обнимку юной парочки о том, что вкуснее — эскимо или пломбир, казалось, имел сегодня какой-то особый поэтический смысл.

А правда, что вкуснее? Вот Антошка на такой вопрос мигом бы ответил, а она уже затрудняется.

Вчера Борис в лицах показывал, как после конкурса красоты его разыграли шутники из его редакции: зная его манеру быстро, буквально на ходу, одеваться и раздеваться, кто-то додумался незаметно пришить к куртке в районе подмышек две мочалки.

Он очень смешно изображал, с каким гордым лицом он стоял в автобусе, держась за поручень, чувствуя на себе взгляды пассажиров и впервые в полной мере понимая, что это такое — слава, настоящая слава победителя. И лишь спустя несколько остановок Борис заметил у себя под мышками спутанные красные клочья мочалки, выразительно смотревшиеся на темном фоне куртки.

Видя настроение Веры, он ни о чем ее не спрашивал, а просто старался при встречах веселить и рассказывал множество всяких небылиц, повторяя, что смех — самое лучшее лекарство.

Теперь он в шутку называл ее Верой Холодной, говоря, что она тоже держала от мужчин дистанцию, но все равно заболела гриппом, который в то время назывался «испанкой». И хотя Вера Холодная от гриппа все же умерла, по счастью, наша Вера осталась в живых и постепенно даже теплеет…

«Да в гробу я видел такую работу!» — громко сообщил кому-то мужчина в синей рабочей робе, поравнявшись с Верой.

Надо же, а она как раз сильно заболела и не видела Свирского в гробу. Может, ничего этого и не было? Нет, было, было, и теперь об этом никогда нельзя забывать.

Совсем недавно, почти на этом самом месте набережной, они стояли вдвоем со Старче и долго молча смотрели, как маленький ледокол методично вспарывал под мостом лед, оберегая опоры от перегрузок.

Несмотря на мороз, покрасневший нос и уши, Свирский ни за что не хотел уходить, пока не досмотрел это удивительное представление до конца. Он ведь так любил жизнь и ценил каждую ее минуту!

Наверное, он до последней минуты пытался сопротивляться. Когда-то мифический старец Иолай умолил Зевса вернуть ему всего лишь на один день юность и былую мощь, чтобы расправиться со своим заклятым врагом. Да что там, если бы Старче мог вернуть свою былую силу хотя бы на несколько минут, он бы расправился со всей этой нечистью. А потом, как Иолай, спокойно вернулся назад, в свою старость, чтобы до последней секунды дожить отпущенный на его долю век.

Но это сказки, мифы. Нужно научиться жить с ясной головой. Нужно научиться любить эту жизнь, свое время.

И, не прощаясь, а тем более не оглядываясь, Вера быстро пошла домой.

Что и говорить, в древности люди были предельно честны во многих вещах. В том числе и в отношении к смерти. Они не признавали, не могли признать полного уничтожения. В их царстве мертвых люди превращались в тени, но с тех пор мечтали только об одном — испить каплю жертвенной крови и хотя бы на мгновение вспомнить ощущения своей земной жизни — эту загадочную, неповторимую смесь из любви, ненависти, обид, разочарований, надежды… Только эта надежда позволяла им терпеть холодный Аид, надежда на одно короткое мгновение. Это ли не урок нам всем, кто пока владеет таким богатством без счета? Урок живым: жить, просто жить…

Юлия Семеновна подошла сзади как-то неслышно и крепко схватила Веру за локоть. Она была одета уже совсем по-весеннему: пестрый