Мартин Брест Пехота

Эту книгу я посвящаю своему отцу, самому сильному, умному и упрямому человеку на всей земле

Вместо предисловия

Неделя вторая.

На восьмой день Бог создал взводный опорный пункт и населил его воинами.

Посмотрел на все это и понял, что это хорошо. Потом воины нарыли себе спостэрэжных постов, прикатили цевешку, не докопали капонир и забросали все вокруг банками из-под тушенки.

Увидел это Бог, опечалился и сотворил паспорт ВОПа, карточки вэдэння вогню и зошыт спостэрэження. Воины взроптали, натоптали дорожку в ближайший магазин и начали копать второй капонир, но опять не докопали.

Увидел Бог это, покачал головой и сотворил штаб батальона и двух замполитов в нем. Потом-таки решил, что это слишком, и одного замполита превратил в зампотыла. Воины вздохнули, расписали наряды, почистили зброю и сели ждать дембеля.

Увидел это Бог, смилостивился и сотворил дембель, но сделал его очень далеким. Воины опечалились, попили чаю, сходили в наряды и опять стали ждать, но теперь уже ротации.

Увидел это Бог и создал штаб сектора и проверки из него. Опять взроптали воины.

Тогда Бог сотворил «місце розряджання зброї» и «форму тридцать восемь на авто- и бронетехнику». Пуще прежнего взроптали воины. Бог сотворил бэхи-единички, лопнувшие трубки, долг перед складом по тосолу и е-декларирование. Воины вздохнули и… пережили и это.

И тогда Бог улыбнулся и произнес:

«Нормальные пацаны. Будут моими любимцами. Нарекаю их ПЕХОТОЙ». Пехота возликовала и уебала по сепарам с СПГ.

И попала.

Увидел Бог и понял, что это хорошо.

Бог любит пехоту.

Несколько дней пехоты

День первый

Бой заканчивается ближе к ночи. Ну как, заканчивается, просто на каком-то моменте мы понимаем, что контратаки сегодня точно не будет. Черт его знает, почему — вроде ничего не изменилось, мины все так же падают из холодного неба, но вот понятно становится, и все тут.

Телефон тут не ловит. Я стою на широкой, засыпанной крупным щебнем дороге возле карьера и тщетно пытаюсь чиркать мокрой зажигалкой. Холодает, слева раздается треск — бэха задом заползает в высокий кустарник, как будто ворочается, устраиваясь поудобнее, а из люка виднеется белозубая улыбка Козачка. А где Козачок, там и Прапор — и точно, Прапор сидит сверху на башне и громко рассказывает Козачку, как тот не умеет водить боевую машину, что сдавать назад нужно по зеркалам и останавливаться точно посредине паркоместа. Козачок ржет, машина ревет, выплевывая теплый грязный выхлоп в высокий кустарник. Мимо проносится бэтэр разведроты семьдесятдвойки, торопит убраться из нашего нового дома, который мы заняли ровно десять с половиной часов назад.

Я спускаюсь с дороги к посадке, тут на три метра вбок и на два метра ниже, присаживаюсь на камень и тянусь, снимая закипевший чайник с красного газового баллона. Чайник белый, с каким-то дурацким цветочком на боку, абсолютно домашний, и я также совершенно по-домашнему втягиваю руку в рукав и хватаю горячую черную ручку через ткань зимней «горки». Мысли тяжело перекатываются в голове, сталкиваясь между собой холодными глыбами. Чай… Вот он. Что-то говорит мне Юра Лом, показывая на фырчащую бензопилу — я машу рукой и переступаю ботинками в ледяной грязи. Потом, все потом. Есть часа четыре для отдыха, посты стоят… Не спать.

Холодно.

Десять с половиной часов назад.

… Ногу вот сюда поставить, другую — вот сюда, и рывком, рывком забросить себя наверх. Трехточка спасает — пулемет ложится на колено, ладонь в мокрой грязной перчатке опускается на какой-то выступ, пальцы обхватывают ледяной металл — и дрожь боевой машины тут же передается по всему телу, мурашки пробегают по спине, и ты вдруг почему-то улыбаешься.

Хочется курить.

Толчки, хохот — рядом с тобой плюхается Хьюстон, умащивает свою свдшку и кричит тебе в ухо:

— Мартин, глянь на Бабака!

Высокая неуклюжая рыжая собака крутится вокруг рычащей машины, иногда лает, кто-то ругается, кто-то скользит по броне — и его в шесть рук хватают, усаживают рядом, ржут и пихают.

— Нахуй от пушки! — уже ору я, и масса людей начинает сдвигаться по бортам, хлопают задние двери, падает на колени гранатомет, комья грязи обрываются с ботинок, с передней машины Танцор что-то кричит нашему мехводу, и Козачок в ответ энергично машет головой, едва не стукаясь о края люка. Я всегда пропускал момент старта, толчок — и бэха-двойка разгоняется, и впереди — корма первой машины, вдруг выглядывает солнце, я оглядываюсь, пытаясь впечатать в себя эту картинку — старый воп, опора, голые серые деревья, склон террикона и пятерых человек, которые остаются.

Ровно через две минуты две бэхи с опущенными пушками и ротой на броне вылетят на КПВВ «Новотроицкое» и попрут прямо на очередь машин «от сепаров — к нам», проскочат в проход между синей пятеркой и мерсом-бусиком, отпрыгнувшим в последний момент, взрыкнут и уйдут на поле.

Через десять минут восемнадцать человек, которые называли себя второй эльфийской, ссыпаются с брони и разбегаются кругом, я подойду к Танцору и нарочито небрежно вытащу измятую пачку «Прилук», он скажет:

— Ну, давай уже сигарету.

Мы вкусно закурим, он скажет:

— У тебя норм, людей расставил?

Я махну головой и вдруг увижу в его глазах…

Еще через несколько минут я увижу это же в глазах Мастера, Вахонина, Прапора, Казачка, Ярика, у всего ядра роты. И пойму, что такое же выражение — и у меня.

Тяжелая машина крутнется, вдвигаясь в поворот, Ломтик замашет своими длинными руками в слишком короткой для него куртке, моя каска останется в бэхе, а я включу коллиматор и полезу на склон, пытаясь смотреть под ноги.

В голове моей будет стучать come with me now, во рту — кофеиновая жвачка, в берцах — замерзшие ноги, и ветер начала весны будет толкать в спину.

Нам скажут потом, что мы здесь — на три дня, пока нас не сменят.

… Пехота приезжает на бэхах, сверху. То есть — в нарушении правил, но с правилами у нас изначально не сложилось, как и вообще в мобилизованной армии. Иногда это шло на пользу, иногда — во вред, но тут уж от командира зависит. Внутри машин лежит длинная туша СПГ, десять скрученных осколочных и шесть кумулятивов, две ракеты на птур, стрелковый бэка в коробках и цинках и длинное тяжелое тело ДШКМ.

Ярик, выдохнув и выплюнув сигарету, трогает на своем бронике гильзы патронов на пулемет, рывком выдирает «дашку», взваливает