- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (87) »
Чистить автомат. Щуриться от последнего осеннего солнца. Класть руку на мокрый капот и чувствовать, как холодная влага пробирается мелкими каплями через перчатку. Стряхивать грязь с ног, безуспешно, но старательно. Чистить автомат. Привычно набрасывать броник, уже почти смирившись с его тяжестью. Прятать еду от мышей. И документы. И провода. Черт, да всё прятать от мышей.
Верить в людей. Хотя бы в некоторых. Улыбаться каждое утро. Не раскисать и не хандрить. Стараться ничего не забыть. Всегда быть внимательным. Всегда быть осторожным. Нет, не так. Всегда хотеть быть осторожным.
Знать, зачем ты здесь. Знать, вбить в себя, заколотить тяжелой кувалдой и навсегда: «Все будет хорошо». Знать, почему именно все будет хорошо.
Любить жизнь. Ненавидеть смерть. Чистить автомат.
А иногда — писать.
Выползаю из спальника, опираюсь на автомат и тяжело встаю. Менять… Кем? Восемь человек на постах, четверо уже заступали на «охорону та оборону»… Еще два мехвода и два наводчика на бэхах, но их трогать нельзя, они при машинах по-любому. Броня должна быть готова в любую секунду. Ярик чиркает зажигалкой и поджигает горелку газового баллона. Бренчит чайником, доливая воду, ставит его на огонь и замирает, глядя на него, сгорбившаяся фигура с АК-74 на груди в невидимом отблеске синего пламени. Протягиваю ему пачку сигарет, он молча кивает, вытаскивает две и отдает помятую пачку обратно. Опять горбится, пытаясь согреться. Бля, что же делать? Та понятно — что. Не, командира будить не буду. Пойду я, Доки и… Талисман, мабуть. Трое — это лучше, чем ничего. Нормально, потянем. Так, батарейки к теплаку, и термос, термос… остался на старой позиции. Еще одну пачку сигарет, ну и цинк прихватить, чтоб пустым не идти. И лопату взять — будет холодно, хоть покопать можно. Вечная жизнь пехоты — один смотрит, второй копает. И Васю надо разбудить. Или не надо? — Трое есть, максимум. Остальные устали. — Бля. — Все, больше некого. «Броню» нельзя брать. — Аггга. В них — «ббброня», — пытается острить Ярик, щелкая зубами. — Так, а шо это вы так мало воды в чайник налили? — из темноты появляется Мастер и плюхается на ящик с ОГ-9. — Не спится? — я протягиваю сигареты и ему, но он принципиально курит красные, поэтому отмахивается. — Поспишь тут с вами. — Мастер выдыхает струю дыма в начинающую появляться из чайника струйку пара. — Так. Пойду я, Талисман, Лунгрен, Ваханыч, и два этих юных стрелка-олимпийца с брони. Будем считать, что мы уже выспались. — С брони нельзя. Кто стрелять будет? — Можно. Видел я, как они стреляют, можно безбоязненно в наряд ставить, на боєздатність підрозділу не повлияет. Танцор, если что, сядет за стрелка, и кого-то из разведки привлечем, нехай оправдывают высокое звание самих злых негодяев сектора «Мэ». — А я? — А ты тут ебл… руководи. Командир нехай войной командует, а ты — всем остальным. Я смотрю на спящих пацанов. Вот просыпается Лунгрен, получивший свой позывной в день приезда, потому что белобрысый и молчит, и рост у него — метр шестьдесят пять, и весу — килограмм шестьдесят, вместе с автоматом. Ваханыч бурчит, вытаскивая из грязи ботинок. Талисман подползает к Ярику. — Я за тебе не піду. Ти мене хуєсосив учора, я обідився. — Я не хуєсосив, а вказував на помічені недоліки, як младший сержант — младшому сержанту, — тут же откликается Ярик. — Столько сержантов развелось — на хер некого послать, — бормочу я. — О, закипел. Кипяток льется в немытые кружки с растворимой бурдой, разбрызгивая обжигающие капли на пальцы, щедрая рука Талисмана сыплет ужасающее количество сахара. Минут через пять они уйдут, я захочу пройтись по дороге, но вовремя передумаю, еще хлопнут свои же… Заползу обратно в спальник, мне еще целый час сна, невиданное богатство, которое нужно ценить.
Спустя час. Снилась мне минометка. Выход, свист мины, бабах — и меня нет. Просыпаюсь от жужжания будильника на телефоне, разлепляю глаза. Бля, кажись, еще холоднее стало. Смотрю на нахохлившегося Доки, обнимающего АКМС. — Докииии, — зову я, — а поставь чайник. — Вы так всю воду выпьете, — бурчит Доки, но чайник ставит. — И огонек подпали, — терплеливо произношу я и зарываюсь в спальник в поисках перчаток. О, вот они. Ни хрена не подсохли, но хоть теплые. Оооох, как все хрустит-болит, старый я уже для всего этого. — Старый я для всего этого дерьма, — говорит Доки и обводит рукой скрытый темнотой окружающий мир. — Домой пора, на заслуженный отдых. — Чем это ты его заслужил? Воюй, солдатег, не зайобуй дедушку, — я окончательно выпрямляюсь и тут же наклоняюсь к спящему рядом Танцору. — Товарищ генерал-лейтенант, вставайте, блядей привезли! — А? Шо? — вскидывается ротный и смотрит на меня тем самым взглядом между-явью-и-сном, часто моргая. Опять линзы забыл снять. — Вставай, говорю, войну проспишь, — я достаю из кармана пачку влажных салфеток и протягиваю ему. Эту процедуру я наблюдал каждое утро уже примерно миллион лет, то есть, шесть месяцев — Вася просыпался и вставлял в глаза линзы-однодневки. Вытереть лицо салфеткой, потом пальцы, достать упаковку, впихнуть в глаза эти маленькие и нежные штучки. Не, однажды они у него закончились, и он надел свои ужасающие очки — но тогда я поклялся всем богам, что пешком схожу в Мариуполь, но достану ему линзы, а то в очках он страшен, как демон смерти, болезней и неурожая. Подействовало. — Кофе? — произносит ротный в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ща тебе орки сделают кофе. Латте с карамельным сиропом и п.здюлями. Вставайте, мон колонель, нас ждут великие дела и сепарская контратака. — Если контратака — нам п.здец, — неожиданно бодрым голосом говорит Вася и вскакивает на ноги. — Не-не, ты не перегибай. Повошкаемся еще. — «Четыре-один», — говорит командир в «баофенг». Через полминуты от постов слышим «три-два», и последний комментарий от Мастера: «холодно, мля». Передаю кружку с кофе, и мы, как-то
День второй
Новый день начинается в половине третьего. Снилась какая-то жуткая херня, калейдоскоп картинок, черная мгла гналась за нами, всех захватила и убила. Сажусь в спальнике, мотаю головой — все так же темно, ни черта не изменилось, кто меня звал? — Мааартііін, — сбоку появляется Ярик, становится на колено на мой спальник, чем еще больше топит его в грязь. — Шо случилось? Все нормально? — Мартін… Міняй пацанів. Холодно. Не можемо вже. Я ще нормально, а пацани вже доходять. Комендачі теж здулись. Скока зара? Давай хоч чоловіка чотири. — Сейчас, погоди… Я понял. Жди.Выползаю из спальника, опираюсь на автомат и тяжело встаю. Менять… Кем? Восемь человек на постах, четверо уже заступали на «охорону та оборону»… Еще два мехвода и два наводчика на бэхах, но их трогать нельзя, они при машинах по-любому. Броня должна быть готова в любую секунду. Ярик чиркает зажигалкой и поджигает горелку газового баллона. Бренчит чайником, доливая воду, ставит его на огонь и замирает, глядя на него, сгорбившаяся фигура с АК-74 на груди в невидимом отблеске синего пламени. Протягиваю ему пачку сигарет, он молча кивает, вытаскивает две и отдает помятую пачку обратно. Опять горбится, пытаясь согреться. Бля, что же делать? Та понятно — что. Не, командира будить не буду. Пойду я, Доки и… Талисман, мабуть. Трое — это лучше, чем ничего. Нормально, потянем. Так, батарейки к теплаку, и термос, термос… остался на старой позиции. Еще одну пачку сигарет, ну и цинк прихватить, чтоб пустым не идти. И лопату взять — будет холодно, хоть покопать можно. Вечная жизнь пехоты — один смотрит, второй копает. И Васю надо разбудить. Или не надо? — Трое есть, максимум. Остальные устали. — Бля. — Все, больше некого. «Броню» нельзя брать. — Аггга. В них — «ббброня», — пытается острить Ярик, щелкая зубами. — Так, а шо это вы так мало воды в чайник налили? — из темноты появляется Мастер и плюхается на ящик с ОГ-9. — Не спится? — я протягиваю сигареты и ему, но он принципиально курит красные, поэтому отмахивается. — Поспишь тут с вами. — Мастер выдыхает струю дыма в начинающую появляться из чайника струйку пара. — Так. Пойду я, Талисман, Лунгрен, Ваханыч, и два этих юных стрелка-олимпийца с брони. Будем считать, что мы уже выспались. — С брони нельзя. Кто стрелять будет? — Можно. Видел я, как они стреляют, можно безбоязненно в наряд ставить, на боєздатність підрозділу не повлияет. Танцор, если что, сядет за стрелка, и кого-то из разведки привлечем, нехай оправдывают высокое звание самих злых негодяев сектора «Мэ». — А я? — А ты тут ебл… руководи. Командир нехай войной командует, а ты — всем остальным. Я смотрю на спящих пацанов. Вот просыпается Лунгрен, получивший свой позывной в день приезда, потому что белобрысый и молчит, и рост у него — метр шестьдесят пять, и весу — килограмм шестьдесят, вместе с автоматом. Ваханыч бурчит, вытаскивая из грязи ботинок. Талисман подползает к Ярику. — Я за тебе не піду. Ти мене хуєсосив учора, я обідився. — Я не хуєсосив, а вказував на помічені недоліки, як младший сержант — младшому сержанту, — тут же откликается Ярик. — Столько сержантов развелось — на хер некого послать, — бормочу я. — О, закипел. Кипяток льется в немытые кружки с растворимой бурдой, разбрызгивая обжигающие капли на пальцы, щедрая рука Талисмана сыплет ужасающее количество сахара. Минут через пять они уйдут, я захочу пройтись по дороге, но вовремя передумаю, еще хлопнут свои же… Заползу обратно в спальник, мне еще целый час сна, невиданное богатство, которое нужно ценить.
Спустя час. Снилась мне минометка. Выход, свист мины, бабах — и меня нет. Просыпаюсь от жужжания будильника на телефоне, разлепляю глаза. Бля, кажись, еще холоднее стало. Смотрю на нахохлившегося Доки, обнимающего АКМС. — Докииии, — зову я, — а поставь чайник. — Вы так всю воду выпьете, — бурчит Доки, но чайник ставит. — И огонек подпали, — терплеливо произношу я и зарываюсь в спальник в поисках перчаток. О, вот они. Ни хрена не подсохли, но хоть теплые. Оооох, как все хрустит-болит, старый я уже для всего этого. — Старый я для всего этого дерьма, — говорит Доки и обводит рукой скрытый темнотой окружающий мир. — Домой пора, на заслуженный отдых. — Чем это ты его заслужил? Воюй, солдатег, не зайобуй дедушку, — я окончательно выпрямляюсь и тут же наклоняюсь к спящему рядом Танцору. — Товарищ генерал-лейтенант, вставайте, блядей привезли! — А? Шо? — вскидывается ротный и смотрит на меня тем самым взглядом между-явью-и-сном, часто моргая. Опять линзы забыл снять. — Вставай, говорю, войну проспишь, — я достаю из кармана пачку влажных салфеток и протягиваю ему. Эту процедуру я наблюдал каждое утро уже примерно миллион лет, то есть, шесть месяцев — Вася просыпался и вставлял в глаза линзы-однодневки. Вытереть лицо салфеткой, потом пальцы, достать упаковку, впихнуть в глаза эти маленькие и нежные штучки. Не, однажды они у него закончились, и он надел свои ужасающие очки — но тогда я поклялся всем богам, что пешком схожу в Мариуполь, но достану ему линзы, а то в очках он страшен, как демон смерти, болезней и неурожая. Подействовало. — Кофе? — произносит ротный в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ща тебе орки сделают кофе. Латте с карамельным сиропом и п.здюлями. Вставайте, мон колонель, нас ждут великие дела и сепарская контратака. — Если контратака — нам п.здец, — неожиданно бодрым голосом говорит Вася и вскакивает на ноги. — Не-не, ты не перегибай. Повошкаемся еще. — «Четыре-один», — говорит командир в «баофенг». Через полминуты от постов слышим «три-два», и последний комментарий от Мастера: «холодно, мля». Передаю кружку с кофе, и мы, как-то
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (87) »