утра, когда полиция вместе с подследственными покинула галерею Боргезе, вы достали полотно, спрятанное в трубе камина, а на его место положили холст Ливио Перетти, после чего удалились в ближайшую кондитерскую — есть мороженое. В 10 часов пять минут Чезаре Савели явился в музей, где не было ни души; его охраняла полиция, но посты стояли только на улице! Ни секунды не медля, Савели входит в огромный кабинет директора, достаёт из каминной трубы свёрнутый в трубке холст, сует его под пальто и бегом бежит к своим подручным, которые уже ждут его.
В десять часов десять минут Чигола отпускает на все четыре стороны привратников и сторожей Боргезе вместе с Карло Колонной; служащие Боргезе занимают свои места, несущие наружную охрану, а полицейские покидают свои посты. В десять часов пятнадцать минут вы торжественно вступаете в свой кабинет и дрожащими руками разворачиваете холст, который небрежно засунут в угол за дверью. Вы видите “Данаю” Корреджо, снимаете очки и тайком смахиваете слезы, навернувшиеся на глаза. Разве не так, профессор? Ну, не стесняйтесь, “Даная” стоит того, чтобы заплакать и в голос!
Потом вы поднимаетесь на второй этаж и при помощи своих служащих натягиваете холст на его собственную раму.
Затем вы звоните в дом Пьетро Фальконе и сообщаете, что подлинная “Даная” найдена. Чигола парой пощёчин приводит в чувство Чезаре Савели, потерявшего сознание.
На этом игра кончается.
Я ни минуты не сомневаюсь, что Чигола понял и замысел игры, и весь её ход, и роль в ней Чезаре Савели. Но я убеждён и в том, что инспектор не станет заводить дело на шефа охраны Боргезе и передавать его прокурору. Этим он навлечёт на себя не только ненависть экстремистов, но и их приятелей. А Чигола человек жизнелюбивый и не захочет добровольно сокращать свои дни на белом свете!
В траттории тихо, только за двумя столиками сидят посетители, но и они говорят негромко. Даже слышно, как стучит дождь по стёклам. Чем больше темнеет на улице, тем сильнее он идёт.
Аввакум разливает вино по бокалам и чокается с Роберто Тоцци.
— Теперь вы получите рождественские наградные и на праздники повезёте синьору Инессу на зимний курорт. Я вам завидую, профессор!
— И все это благодаря вам! Вы — удивительный человек, синьор Захов!
— Наоборот, профессор. К счастью, я самый обыкновенный человек.
Под фонарём останавливаются две машины. В свете фар клубится золотистый туман.
Аввакум и Роберто Тоцци выходят на улицу.
К ним подходят Ливио Перетти, согнувшийся в три погибели под струями дождя, от которого не спасает старенький коротковатый плащ.
Он обнимает Аввакума и говорит:
— Мне велено поцеловать вас один раз — от имени синьоры Виттории Ченчи и ещё раз — от имени синьорины Ченчи! — Он смеётся и целует Аввакума в обе щеки.
Аввакум задумывается, стоит ли передать через Ливио поцелуи Луизе и Виттории, но молчит.
— Ваш багаж — в первой машине! — объявляет Ливио. Шофёр — хороший парень.
На прощанье Аввакум просит Роберто Тоцци:
— Обещайте мне, что сегодня вечером вы поужинаете в “Лавароне”! Пригласите от моего имени синьору Витторию и синьорину Луизу. — О Ливио он ничего не говорит. — И когда поднимете заключительный тост, помяните добрым словом вашего скромного друга из далёкой Болгарии!
Нагнувшись к уху профессора, он добавляет:
— Пожалуйста, не стесняйтесь. Этот последний вечер включён в мой общий счёт у “Лавароне”!
Аввакум садится в машину и прежде, чем захлопнуть дверцу, весело машет рукой.
Через несколько минут старенький “фиат” выруливает на виа Аппиа Антика — древнюю дорогу, по которой на протяжении веков прошло столько весёлых и печальных людей, счастливых и разбитых сердец.