сухой? А кусты? Одежда дымится, руки и лицо в пузырях, а сделать ничего не могу, огненный круг все шире, еще чуть-чуть — и пойдет пал по лесу. Повезло: мужики из села увидели дым, прибежали кто с чем. До полуночи мы огонь сбивали и топтали, а потом еще дежурили до утра, чтобы не возродился. И, ясное дело, вопрос: кто виноват?

Я всю вину на себя взял. Так и так, мол, помрачение разума нашло. Разжег костерок там, где не надо. Почто жег? А просто так. Захотелось.

Мужики мне ни на грош не верят, а я на своем стою. Я, мол. Настоящую-то поджигательницу никто не видел, хотя подозрения были. Мне: «Опомнись, дубина! Ты ж наш, ты ж в доску свой! Кого покрываешь?» Я в ответ: «Никого, вот крест. Виноват — отвечу».

И ответил. За большую вину, сами знаете, полагается сто ударов, ну а мне за упрямство всыпали двести. Все хотели, чтобы я в своем вранье раскаялся и на истинную виновницу указал. Кати с мамашей в ту же ночь след простыл — ушли они из села и больше не возвращались. Попытались со злости нас пожечь да и побрели по свету искать, где люди пожиже, где должного уклада нет, где за чужой счет прожить можно. Есть такие — больше клопы, чем люди.

Только я ничего этого тогда не понимал. Лежу на лавке со спущенными портками, руку закусил, справа и слева лозы свистят, все село собралось смотреть. Десять ударов — передых. И вопрос мне: «Ну так кто зажег, ты? Врешь. Говори правду. Ах, все-таки ты? Ну тогда вот тебе еще!» Озверели мужики, лупят что есть силы, да с оттягом. Вот тебе еще разик! И еще! С пылу, с жару. Осознал, нет? Тогда на еще!.. Я себе руку чуть не до кости изгрыз, а двести ударов выдержал. Сознание, как назло, уж потом потерял, когда меня домой тащили.

Мать меня лечит и жалеет, только я ее не слушаю. В голове одна Катя. Не верил я, что она тварь, не верил, что насовсем ушла. Мечталось: вернется, и если не обнимет, так хоть спасибо скажет. Пусть хоть взглянет на меня не как на пустое место. Куда там! Молод был, глуп, да и любил ее сильно. Кто любовью не страдал, тому не понять.

И зря, доложу я вам. Жаль мне вас, кто не испытал. Вот хоть тебя, Антипка. Сей раз тебя небось за пакость какую-нибудь секли? Ну правильно, не за любовь же. Чешись, чешись. Не запоет твоя душа под лозами, нищий ты, не жизнь тебе дана, а так — огрызок. Что вспомнишь на старости лет? Разве кувыркалась душа твоя в небе жаворонком, разве пела? Мало ли, что моя пела сдуру — главное, пела! Это даже хорошо, что меня тогда нешутейно выдрали — лучше запомнилось.

Прошло время, образумился. И как будто пелена с глаз упала — разглядел Дашу-Дашеньку, соседку. Когда я поротый в избе лежал, она к нам по двадцать раз на день забегала — то молочка мне принесет, то медку, и уходить не хочет. А я ее гоню, будто дурной, счастья своего в упор не вижу. Не скажу, что красавица — куда ей до Кати что лицом, что фигурой, — ан вышло, что лучше Даши для меня никого в целом свете нет. Вот как оно в жизни бывает.

Прошло немного времени, посватался. Осенью свадьбу сыграли. Мы с Дашей будто два ручья слились и вместе потекли. С поля домой иду — радуюсь. Детей подняли, потом внуков. И было нам счастье до того дня, когда моя Дашенька поутру не проснулась. Бывает, во сне ее вижу, и она зовет меня к себе. И то верно: пора бы. Пожил на свете достаточно. Однако вас вот, балбесов, приходится уму-разуму учить — значит, не все дела еще переделал.

Вот, скажем, тебя, Влас, за что драли? Хотя знаю, вспомнил: за буйство пьяное. Это ты, значит, Николаю оба глаза подбил? Ну и поделом тебе всыпали. Думаешь, пить всем дано? Это искусство. Не владеешь — ходи поротый.

Тебя, Антипка, я даже спрашивать не желаю, ну а ты, Иван? Серьезный вроде парень. Обругал, говоришь, матерно? А кого? Тетку Матрену? Ах, она первая?.. Ну-ну. А ты, стало быть, не выдержал и отбрехнулся. Молодец! Отбрехнешься еще разок — получишь вдвое больше и опять ко мне попадешь, на беседу. Что «несправедливо»? Ты смекни: сколько лет ей и сколько тебе? Какое еще равноправие? Ты где таких слов нахватался?

Она троих детей подняла и троих похоронила — чем ты ей ровня? А на заметку возьму. Войдет это у Матрены в привычку — никуда от нее орешник не денется, можешь ей передать.

Про тебя, Митяй, уже знаю. Кто у нас остался — ты, Егор? Ну а тебя-то за что? Ась? Отказался глинище раскапывать? И сколько дали — десять? Все двадцать? И это, по-твоему, много?

Я бы еще добавил. Почему, почему… По заднице! Ты что, меня совсем не слушал? О чем я тебе толковал битый час? О силикатных грибах я толковал! О том, что без них не было бы России. Или я это пропустил? Стар стал, мысли в голове путаются. Так слушай и не перебивай. Еще раз: микосиликоиды — спасение России. Без них она уже исчезла бы с карты, это как пить дать. В прежние времена, с точки зрения ее властей, в ней только и было ценного, что газ, да нефть, да некоторое количество людей, которые все это из-под земли добывают да перекачивают тем, кто поумнее. Свои, значит, дураки, стадо и вообще лишние. Ну и убедить их в том, что они и в стаде свободны, развратить мелкой вседозволенностью и принять такие государственные программы, чтобы вроде как забота о людях, а на деле — вымирание. Пенсии старикам платить, чтобы дети и внуки могли их не содержать. Пусть нищенские пенсии, ан все же с голоду не околеешь. А раз так, то вроде бы и детей рожать незачем. Планирование семьи, личная карьера, мягкие законы, да много еще чего — вроде все на благо, а на деле в точности наоборот. Чему тут завидовать — пиру во время чумы? Если бы все осталось, как было, вы бы попросту не родились, понятно вам?

Народ? А что народ? Сказано же: развратился. И вымер бы в лучшем виде, если бы не микосиликоиды. У западных народов с их привычкой платить кому ни попадя незаработанные деньги еще хуже было. Опять же, от корней они сильнее оторвались, чем мы, им с нуля начинать куда тяжелее было. Да и мы поначалу думали — кошмар, напасть, бедствие ужасное, а оказалось — лекарство. Новая попытка. Дунул судья в свисток и не засчитал забег. Фальстарт называется. Оно и к лучшему. Всякому, в ком есть хоть немного ума, еще в старые времена было видно: не туда бежали и не так. А бежали!

И ты, Егор, отказался копать глину? Спятил, не иначе. На чем же будут расти силикатные грибы, спасение наше, ась? На пнях? На навозе с соломой, как шампиньоны? Не будут они там расти. Не дай бог, наступит такой день, когда погибнет последняя грибная спора, что тогда делать станем? Нет уж, не надо. Пусть все останется, как есть. Сам вижу, что не идеально, но лучше так, чем никак. Поэкспериментировало человечество — и напоролось. К своему счастью, я так понимаю. Ну а вы-то — поняли? А