удавалось этого сделать, потому что своё покровительство ему оказывал игумен. В конце концов, они добились того, что отец Иона был удалён от остальной братии и заключён в своей келии. Только его старцу разрешалось посещать его. Отец Иона оказался в невольном затворе, который, тем не менее, принёс ему большую духовную пользу, так что он, по его собственным словам, «был как бы вне тела».

Когда он освободился из затвора, начались новые испытания. Старшие монахи вступили в заговор против игумена и хотели сделать своим соучастником и отца Иону. Тот, однако, отказался, вновь вызвав ненависть к себе. Его старец, отец Авель, к тому времени уже умер, и отец Иона не имел никакой опоры.

Заговорщикам удалось лишь поменять гостиничного и поставить своего человека — монаха Кесария. Однако не замедлило прийти наказание Божие: нового гостиничного разбил паралич, он не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, ни языком.

Тогда старшие монахи приказали отцу Ионе смотреть за больным и никуда от него не отходить, так что он не мог пойти даже в церковь. Отец Иона с радостью и готовностью принял это испытание.

Однако с приближением праздника Богоявления он почувствовал большую скорбь, что опять не сможет участвовать в праздничном богослужении. Но Господь утешил его одним чудесным способом, о котором рассказывает сам отец Иона:

«Целый день четвёртого и пятого января мне было тяжело. Уже настал вечер по окончании Божественной литургии и освящения воды. Принесли святую воду из церкви и дали нам. Я дал святой воды больному старцу, помочил ему голову, а также сам выпил немного и помочил голову. И вот идут старцы со святым крестом и святою водою. Они и меня удостоили приложиться ко святому Господнему кресту и покропили святою водою — всё так же с укоризнами. И когда старцы ушли, я начал заботиться о больном. Я всегда давал старцу сначала чай, а потом, немного погодя, пищу. Сам поил его: повернув немного набок, подавал ему чай и пищу. Затем он обычно засыпал. Так было и в тот раз. Сам я тогда едва принудил себя принять пищу. Посидел я немного на скамеечке… Затем почитал молитвы на сон грядущим, и сел творить молитву Иисусову: потушил огонь и старался преодолеть вражье ополчение против меня… Я был сильно уязвлён сердцем в своей скорби — даже до ослабления. Совершенно слёг, едва дух переводил, и так лежал почти без памяти, как пласт, и мой дух едва был во мне. Было и немного слёз, и какое-то тяжёлое давление духа, так что я никак не мог укрепиться и не поддаться этому давлению. Лежал, и у меня была только одна мысль, только об одном я просил Господа Бога, Божию Матерь и всех святых: «Помогите мне в это время отчаянной скорби». Был я тогда очень слаб духом.

Помню теперь, что человеческому естеству трудно было перенести все те ощущения, какие были у меня: тяжесть и ослабление всего тела и духа, которые угнетали невыносимо. Если Господь Бог, Матерь Божия и все святые мне не помогут и не поддержат меня — кто тогда поможет? Так я лежал. Потом пришла мысль, что вот уже скоро будет благовест к праздничному всенощному бдению. Вся братия в святом храме Господнем, молится с Ангелами Божиими, а ты до чего низведён?! Смотри, какое твоё бытие и какой тебя ждёт конец. Ты не увидишь праздничного богослужения и близко уже твоё изгнание из святой обители. И вот тут-то горесть и слёзы начали давить меня, едва не до исчезновения духа.

Так лежал я, и у меня совсем не было сна, да и откуда он мог прийти ко мне, бывшему в таком состоянии. Ударили в колокол… Святое богослужение начали в десять часов. Мне стало ещё тяжелее: все братья будут в церкви, а я и теперь не могу там быть, — и слёзы полились из моих очей. Дверь келии была немного приоткрыта, и вот кто-то входит ко мне и говорит: «Благодать, милость и мир Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа здесь со входом Его есть». Я лежал на боку и подумал, что это пришёл проведать нас другой гостиничный, бывший помощник отца Кесария, поэтому лежал далее с закрытыми глазами.

Пришедший стал поодаль от меня и говорит: «Хороший воин, но нетвёрдый, нетерпеливый и нерешительный». Пришедший коснулся Своей рукой моей левой руки и говорит: «Зачем ты опять поддаёшься смятению и изнеможению — разве ты оставлен? Встань на ноги и прими силу и бодрость духа», — и взял мою руку. Я не понял, Кто это был, но глаз своих так и не открыл, как у меня есть обычай — в потёмках глаза у меня всегда закрыты. Я всё думал, что это пришёл гостиничный, да ещё и негодовал на Него, почему Он меня тревожит, — мне и так горестно, а Он ещё прибавляет мне скорби. Но когда я открыл глаза, то увидел великий свет и Его сияние. Я ужаснулся, упал замертво и ничего не чувствовал, не понимал и не помнил. Я совершенно не знаю, долго ли это длилось со мною, а только почувствовал на своей грешной голове Чью-то руку, от которой по всему моему телу потекла жизнь.

И Он, сияя светом, говорит: «Дух его в нём есть». Он придвинул к Себе чурбан и сел, а также меня окаянного придвинул к Себе, к Своим пречистым Божественным ногам, так что моё ничтожество видело Его до колен. И Он говорит: «Отчего так скорбишь?» И я, окаянный, наконец-то ясно узрел и познал Господа Бога Спаса моего Иисуса Христа. И Он говорит мне ласковое слово, исполненное милости, любви, сладости и жизни: «Смотри и потрогай Мои руки, ноги, язвы Моего ребра и познай, что Я не привидение… Я ранами Моими пришёл исцелить тебя, так же, как и других подобных тебе малодушных». И благоизволил Всеблагой Владыка показать руки, язвы, раны от гвоздей глубокие и большие, Свои кровавые ноги, на которых раны были ещё более глубокие, окровавленные, живые, как сейчас прободенные, потом Своё Божественное ребро и говорит: «Смотри, не бойся, осяжи, посмотри, ибо Я пришёл спасти человека». И рана в правом боку была глубока, окровавлена, как сейчас прободенная. «Не бойся, смотри и узри всего Меня. Я люблю людей, и радует Меня чин монашеский, и благоволю к инокам».

И я, окаянный, не смел к Нему прикоснуться. Но Бог благоизволил взять Своей десницей мою руку и поднёс мои персты к язвам рук и ног, а также к Своему пречистому и Божественному ребру. Ужас и страх поразили меня. Он Бог — и до кого снизошёл! О Боже мой, Боже мой! О глубина и богатство милости Твоей! Захотел спасти бренного и ничтожного человека. Когда я так подумал, Господь говорит мне: «Таковы дела Мои, воля и хотение, чтобы всем спасёнными быть и помогать благотекущему в напастях. Я пребываю со скорбящими, гонимыми и страждущими. С радующимися Я радуюсь, и если кто имя Моё где-либо помянет, там Я пребываю. И ты, боголюбивый инок, отныне бодрствуй, стой твёрдо и мужественно и никогда не впадай в малодушие, потому что Я с тобой…»

«…Ещё говорю тебе: