свежий воздух меня бодрит. Розоватый утренний туман, запахи, металлические звуки… Навстречу мне идут V. и А., которые возвращаются после утреннего купания с полотенцами через плечо, счастливыми лицами и бренчащей бутылкой водки.
Мы забираем вещи, грузимся в автобус и покидаем Владивосток, который я едва видела и куда, по всей вероятности, больше никогда не вернусь.
10 часов: аэропорт. Несколько мгновений в лифте, и мы выходим на залитую солнцем вытянутую площадку. Нам повезло: еще одно свидетельство доброжелательности русских по отношению к нам — мы переведены в высший класс. …Прекрасно видна земля, снег, замерзшие реки в районе Воркуты в 12 часов 45 минут. Сибирь! Сибирь! Обледенелое пространство, разрезанное сверкающими реками. Последний раз ГУЛАГ. Затем мы пролетаем над Уралом, и хотя это только символ, это все равно что за нами и нашим путешествием закрыли дверь. Я пытаюсь погрузиться в Мишеля Строгова, записываю несколько его сочных фраз: «Земля, которую человек дорогой ценой оспаривает у долгоножек, слепней, комаров и мошек и миллиардов микроскопических насекомых». Крестьяне, чтобы от них защититься, закрывают лицо масками, сделанными из мочевого пузыря, пропитанного смолой. Чехов рассказывает о том, что надевал такую на трапе корабля, везшего его на Сахалин. Его лицо тотчас запылало огнем, и было от чего, пишет он, «умереть или сойти с ума». Изысканный обед на борту и короткий сон. В 14 часов 45 минут (12 часов 45 минут по французскому времени), прибыв в Москву, мы вернули себе назад целых семь часов, даже того не заметив. По дороге из аэропорта в центр мы на два часа застряли в пробке. Перед въездом в Москву зажатые между шоссе и маленьким лесочком, как последнее напоминание об ушедшем времени, поблекшие совхозные ворота, грустно обозначенные облезлым серпом и молотом. А прямо напротив них супермаркет Auchan. Меня и D. F. высаживают у посольства, где мы остановимся на ночь. Какой путь мы преодолели, начиная с первого вечера конца мая! Дом Игумнова (я не знаю, почему Эрве Альфан, который в 1936 году был здесь атташе по финансовым вопросам, нашел в нем сходство с вольером слона в зоопарке) принимает сегодня полностью изможденных исследователей, которые даже с трудом могут общаться, что немало удивляет хозяев. Во время ужина я узнаю, что дом Игумнова со своими толстыми стенами, крышей, как у терема и оперным первым этажом, после 1917 года стал медицинским центром по исследованию мозга. Тут был собран и изучался мозг великих людей: Ленина, Горького, Павлова, Маяковского, Станиславского — в надежде найти секрет их гениальности и, следовательно, создать сверхчеловека. В последующие часы и даже на протяжении последующих двух-трех дней мои воспоминания не слишком четкие. И в самом деле, мы не спали больше двадцати четырех часов. Качка в поезде и перепады давления в самолете, остолбенение от того, что я оказалась втянутой в такое невероятное приключение, отразились на моем лице постоянной и тихой улыбкой.
В самолете меня охватывает меланхолия. У меня нет желания возвращаться, я чувствую себя вновь погруженной в большую мечту… Я немного дремлю из-за разницы во времени, и меня обволакивают сновидения. Самолет берет курс на Северную Европу. Что лучше? Бежать за заходящим солнцем, чтобы выиграть время? Или идти впереди солнца, которое встает, чтобы торопить будущее? И то и другое — символ искушения и даже политического проекта: открыть новый свет, преследуя солнце (как в XVI веке), или выдумать новый мир, опережая его. Но пока я не хочу ни того, ни другого. Меня ждет другое путешествие, неподвижное: рассказ, который я буду писать. Оно будет длиться намного дольше, но тоже закончится, как и это здесь и сейчас, только на другом конце Европы, которую Транссибирская магистраль убедила меня увеличить на тринадцать миллионов квадратных километров и девять часовых поясов.
А также: Cédric Aussire Claire и Levasseur из France Culture, David Caviglioli, Isabelle Lefort, Hugo Natowicz, журналисты, Elisabeth Kapnist, кинорежиссер, Ferrante Ferranti, Taddeus Kubla, фотографы, Julie Pouillon, Сергей Владимиров, артисты, Василий Елисеев, Роман Краус, Наташа Ливандовская, Андрей Звездников, переводчики, сопровождающие, и Нина Литвинец, вице-президент Русского союза книги.
10 часов: аэропорт. Несколько мгновений в лифте, и мы выходим на залитую солнцем вытянутую площадку. Нам повезло: еще одно свидетельство доброжелательности русских по отношению к нам — мы переведены в высший класс. …Прекрасно видна земля, снег, замерзшие реки в районе Воркуты в 12 часов 45 минут. Сибирь! Сибирь! Обледенелое пространство, разрезанное сверкающими реками. Последний раз ГУЛАГ. Затем мы пролетаем над Уралом, и хотя это только символ, это все равно что за нами и нашим путешествием закрыли дверь. Я пытаюсь погрузиться в Мишеля Строгова, записываю несколько его сочных фраз: «Земля, которую человек дорогой ценой оспаривает у долгоножек, слепней, комаров и мошек и миллиардов микроскопических насекомых». Крестьяне, чтобы от них защититься, закрывают лицо масками, сделанными из мочевого пузыря, пропитанного смолой. Чехов рассказывает о том, что надевал такую на трапе корабля, везшего его на Сахалин. Его лицо тотчас запылало огнем, и было от чего, пишет он, «умереть или сойти с ума». Изысканный обед на борту и короткий сон. В 14 часов 45 минут (12 часов 45 минут по французскому времени), прибыв в Москву, мы вернули себе назад целых семь часов, даже того не заметив. По дороге из аэропорта в центр мы на два часа застряли в пробке. Перед въездом в Москву зажатые между шоссе и маленьким лесочком, как последнее напоминание об ушедшем времени, поблекшие совхозные ворота, грустно обозначенные облезлым серпом и молотом. А прямо напротив них супермаркет Auchan. Меня и D. F. высаживают у посольства, где мы остановимся на ночь. Какой путь мы преодолели, начиная с первого вечера конца мая! Дом Игумнова (я не знаю, почему Эрве Альфан, который в 1936 году был здесь атташе по финансовым вопросам, нашел в нем сходство с вольером слона в зоопарке) принимает сегодня полностью изможденных исследователей, которые даже с трудом могут общаться, что немало удивляет хозяев. Во время ужина я узнаю, что дом Игумнова со своими толстыми стенами, крышей, как у терема и оперным первым этажом, после 1917 года стал медицинским центром по исследованию мозга. Тут был собран и изучался мозг великих людей: Ленина, Горького, Павлова, Маяковского, Станиславского — в надежде найти секрет их гениальности и, следовательно, создать сверхчеловека. В последующие часы и даже на протяжении последующих двух-трех дней мои воспоминания не слишком четкие. И в самом деле, мы не спали больше двадцати четырех часов. Качка в поезде и перепады давления в самолете, остолбенение от того, что я оказалась втянутой в такое невероятное приключение, отразились на моем лице постоянной и тихой улыбкой.
Среда, 16 июня: Москва — Париж
Утром 16 июня в день нашего отъезда мне не хочется никуда выходить. Я разглядываю широкую улицу под моими окнами и делаю несколько фотографий предметов и картин в залах посольства. Остается всего несколько часов, и это уже время ехать в аэропорт. По дороге я узнаю из машины Манежную площадь, библиотеку имени Ленина, в которую А. V. впервые привел меня в 1977 году. Именно здесь в начале 1960-х годов секретарь Арагона изучал материал для «Истории СССР», которую тот опубликовал одновременно с «Историей США» Андре Моруа. Это кружит голову: видеть события, не участвуя в них, не ступая ни на мгновение ногой на эти улицы, — как в фильме или мечте. Чуть дальше большие роскошные магазины, а еще дальше, но видимая отовсюду из-за своего размера, ужасная статуя Петра Великого, созданная Церетели. Монумент высотой 25 метров в честь царя, который ненавидел Москву! Изначально он должен был быть посвящен Христофору Колумбу и подарен Майами, но там от него отказались, посчитав чудовищным. В 2008 году на сайте «Виртуальный турист» этот памятник был включен в десятку самых ужасных строений мира. Его даже пытались подорвать, но безуспешно. Зато теперь, в том числе из-за него, подорвался сам Лужков.В самолете меня охватывает меланхолия. У меня нет желания возвращаться, я чувствую себя вновь погруженной в большую мечту… Я немного дремлю из-за разницы во времени, и меня обволакивают сновидения. Самолет берет курс на Северную Европу. Что лучше? Бежать за заходящим солнцем, чтобы выиграть время? Или идти впереди солнца, которое встает, чтобы торопить будущее? И то и другое — символ искушения и даже политического проекта: открыть новый свет, преследуя солнце (как в XVI веке), или выдумать новый мир, опережая его. Но пока я не хочу ни того, ни другого. Меня ждет другое путешествие, неподвижное: рассказ, который я буду писать. Оно будет длиться намного дольше, но тоже закончится, как и это здесь и сейчас, только на другом конце Европы, которую Транссибирская магистраль убедила меня увеличить на тринадцать миллионов квадратных километров и девять часовых поясов.
Экипаж Транссибирского экспресса
Писатели: Patrick Deville, Jean Echenoz, Mathias Enard, Dominique Fernandez, Sylvie Germain, Guy Goffette, Maylis de Kerangal, Kris, Mihn Tran Huy, Jean-Noel Pancrazi, Olivier Rolin, Danièlle Sallenave, Eugène Savitskaya, Wilfried N‘Sondé.А также: Cédric Aussire Claire и Levasseur из France Culture, David Caviglioli, Isabelle Lefort, Hugo Natowicz, журналисты, Elisabeth Kapnist, кинорежиссер, Ferrante Ferranti, Taddeus Kubla, фотографы, Julie Pouillon, Сергей Владимиров, артисты, Василий Елисеев, Роман Краус, Наташа Ливандовская, Андрей Звездников, переводчики, сопровождающие, и Нина Литвинец, вице-президент Русского союза книги.