стать невидимой. Поняла, как сделать так, чтобы безжизненное тело осталось лежать на том перепачканном кровью тюфяке и чтобы моя копия продолжала жить. Мне все стало ясно: как сохраниться в модели Вавилона, как спрятаться, чтобы модель не обнаружила моего присутствия.

И все получилось! О, какая чудесная интрига! Но и рискованная тоже. И опасная. Мне постоянно приходится перемещаться. Ловчить, прятаться, делать вид, что меня нет. Отыскивать пустые уголки и скрытые ниши. Быть хамелеоном. Быть листом стекла. Я потратила сто лет, чтобы научиться фокусам невидимости с тем, чтобы Вавилон не знал, что я здесь. Мне бы и показываться не следовало, но я должна! Потому что ты любишь меня, а я люблю тебя. К тому же призрак ведь и должен время от времени появляться? А иначе он не настоящий призрак! Алекс, ты должен…

Фессания замялась. Оглянулась.

Что? Что он должен? Брать уроки у Гупты, а потом покончить с собой? Чтобы вместе с ней блуждать по матрице Вавилона, как два проказливых привидения?

Не был ли ее голос голосом взывающего к нему неисполненного самоубийства?

Она так и не сказала, что он должен или что не должен делать.

— Я узнала столько нового! Столько восхитительных тайн! Но не сейчас. Мне нужно уходить.

— Подожди, Фес! Ты являлась Гупте?

— Нет, только тебе.

— А можешь? Явиться нам двоим? — Тогда он смог бы удостовериться, что она не галлюцинация, не образ, сформировавшийся в его голове за месяцы работы над отчетом, образ, в который он поверил так сильно, что тот воплотился в призрачную реальность. — Пожалуйста, Фес?

— Не знаю. Не уверена, что это безопасно. Модель в этом случае концентрируется, уплотняется. Она может обнаружить меня и поймать. Думаю, я буду являться тебе одному. Когда смогу. Пожалуй, тебе не стоит говорить обо мне Гупте. Не знаю. Подумаю.

— Выходит, Вавилон все же elektronik модель? Фессания рассмеялась.

— А как же еще я могла бы стать призраком? О!

Она исчезла у него на глазах как раз в тот момент, когда из-за угла вышел мужчина. Высокий, чернобородый, на голове тюрбан. Помахивая резной палкой, он миновал Алекса и вошел в ворота храма. Шазар, наверно, решил взглянуть на образцы предлагаемого Иштар товара. Но уж точно он пришел не за новой невестой для Мардука.

Минуло около трех месяцев с тех пор, как Дебора-Зарпанит отправилась в Нижний мир, а Мардук взял новую супругу. Кандидатуру подбирал уже не Шазар, и следующую тоже выбирать не ему.

Скорее всего он просто наведался с дружеским визитом. Син в гостях у Иштар, как в Игре в Вавилон. Вечной игре.

Страж снова занял место у ворот и торопливо подтянулся. Проходя мимо Алекса, Шазар едва ли обратил внимание на незнакомца. К тому же волосы у Алекса успели отрасти.

Ему не нужно было брить голову в знак верности Фессании. Ее метка, знак льва, навсегда останется на щеке, как слишком пылкий поцелуй.

Послесловие

Давным-давно, когда я был еще ребенком, в доме родителей в отдельном книжном шкафчике у камина стояли двенадцать иллюстрированных томов «Чудесной страны знаний», изданных то ли в тридцатые, то ли в сороковые в синем тисненом переплете «арт-деко». Сверху на шкафчике громоздился радиоприемник с такими станциями на шкале, как Варшава и Хилверсум.

В одном из томов была глава, посвященная «Вратам Вавилона» с черно-белой репродукцией «Брачный рынок в Вавилоне», на которой были изображены девушки в легких одеждах, терпеливо ожидающие аукциона. Великий путешественник и рассказчик Геродот описывает эту практику как «постыдный» обычай, согласно которому каждая женщина должна была раз в жизни прийти в храм Афродиты, как он его называет, и предложить себя каждому, кто ее пожелает. Гм… В школьные годы Геродот произвел на меня сильное впечатление (как и «Метаморфозы» Овидия). В «Чудесной стране знаний» я также нашел картинку и с изображением висячих садов, которое было далеко от действительности, а может быть, и не было.

Все это варилось во мне долгих тридцать лет, а потом соединилось с футурологией, которую я преподавал в художественной школе Бирмингемского политехнического. Вавилону, многократно переживавшему взлеты и падения, предстояло возникнуть вновь, теперь уже в пустынной части Аризоны, в рамках экспериментального проекта по изучению судьбы народов. А еще потому, что мне хотелось перестроить его, о чем, между прочим, мечтал и Саддам Хусейн.

«Блудницы Вавилона» вышли в свет в 1988-м и удостоились премии Артура Кларка. Тем не менее, когда я взялся перечитывать книгу десять лет спустя, стало ясно, что она нуждается в доработке. Не все предложения передавали тот смысл, который я в них вкладывал. Когда пишешь, понимаешь, о чем речь, но потом, перечитывая, начинаешь сомневаться, все ли так же понятно другим. Этим я и занялся.

Авторам приходится учитывать и стилистические замечания. В рецензии на один из моих ранних романов строгий Колин Гринленд указал, что слишком много предложений заканчиваются многоточием. Текст, на его взгляд, становится немного фрагментарным. Происходит это оттого, что автор видит в предложении больше смысла, чем оно действительно содержит. Я заглянул в следующую книгу — гранки которой вычитывал — и с прискорбием обнаружил, что и она перегружена многоточиями. Я поработал над этим и убрал лишнее, что обошлось мне в 39 фунтов. Уж и не знаю, то ли я должен выразить благодарность Колину, то ли он должен мне те самые 39 фунтов. Так или иначе, но недавно он предложил угостить меня выпивкой.

В «Блудницах Вавилона» меня постигла другая беда: двоеточия. Предпринятая хирургическая операция сократила число этих вредных знаков, так что в новом издании их уже меньше.

Кроме того, я обновил текст в соответствии с учетом требований времени. Когда я писал «Блудниц», новое тысячелетие еще только всходило на горизонте. Теперь мы живем в нем. Эта книга о циклах и волнах истории, о том, заложен ли изначально в каждой цивилизации срок ее существования, нечто вроде механизма, аналогичного пределу Хейфлика в биологии, а также о тревогах, порожденных ожиданиями нового тысячелетия. Мне показалось, что внесение некоторых изменений, которые не скажутся на динамике романа, пойдут ему на пользу. В конце концов, компьютерная технология сделала большой шаг вперед, и ссылки на кассету с пленкой выглядят неуместными.

Как и в случае со многими другими романами, этот начался с рассказа, в котором я уже потом обнаружил больший потенциал. Рассказ я уже написал, и назывался он «Мы помним Вавилон», когда мне позвонила Сьюзен Шварц и попросила представить что-нибудь для антологии, посвященной жилищам будущего. Получилось как нельзя лучше. Я не