…Снежная целина хрустела под широкими лыжами, поблескивая, словно солнечный хрусталь. Голубоватый горный ледник приближался, вместе с потрескиванием даря этому миру свежий запах разреженного морозем кислорода. Колючее сиреневое солнце обжигало не хуже крио-заморозки…

Сравнение с крио разорвало странный сон, будто толчком. Еще не до конца пробудившись, астронавт сообразил, что да, действительно толчок — в обшивку корабля что-то врезалось. Скорее всего, очередная партия метеоров, останков поцелуя разогнавшихся в пустоте каменных глыб. Или не каменных, но всем уже надоело изучать состав вселеннского мусора…

Астронавт продрал слипающиеся глаза и хмуро воззрился в планшетку — что там, надо ли вставать? Оказалось — надо, ибо повреждены щиты, и на корпусе вмятина…

[Починка обшивки — Белый].

У соратника в белом скафандре тоже чувствительный сон. Усмехнувшись, астронавт сел на узкой койке, отбросив одеяло, и отметился в ячейке напротив починки щитов. Мельком заметил часы на дисплее — «середина ночи» по специальному корабельному времени, определяемому только лишь цифрами, но не дневным светом. Откуда ему посреди вакуума взяться-то, свету?

Астронавт не стал причесываться и одеваться, поскольку спал, как и все, одетым, а волосы — какая разница, какие они под шлемом. Скафандр всё спишет. В скафандре, словно в коконе, любая жуткая недоформировавшаяся личинка может чувствовать себя в безопасности и покое…

Не потому ли Белый на «пуповине» сейчас мирно болтался в невесомости, пристраивая к поврежденному боку кабины вакуумную присоску для устранения вмятин. Потом он надежно запаяет щели и полирнет все устойчивой полимерной пленкой…

Перестав пялиться сквозь стекло на Белого, астронавт занялся восстановлением щитов. От сильных ударов они перегружались и коротили генератор — с этим следовало что-то делать, но никто еще не прислал инструкций, а ремонтники откладывали задачу в уступки приоритетной — ухаживаниям за главным реактором. Если полетит главный реактор — полетят все…

Наконец, силовое поле вернулось, мигнуло и на мгновение явило себя взору, после чего выцвело до стекольной прозрачности. Астронавт удовлетворенно вскинул к шлему левое предплечье с уменьшенным вариантом планшета на нем, и кратко отчитался:

[Щиты восстановлены — Фиолетовый].

Всё. Можно вернуться в постель и дремать до самого подъема. А можно досмотреть за тем, как работает Белый. Поразмыслив минутку, Фиолетовый выбрал второй вариант и вернулся к обзорному окну, остановился перед ним, сложив руки на пояснице и застыв так в позе вдумчивого созерцателя.

Белый — капитан команды. Он самый смелый, самый хладнокровный, и нет сомнений — не боится никого и ничего. Именно Белый берется за те задания, при упоминании которых у остальных путников холодный пот в скафандры струится. Он однажды поправлял сдвинувшееся ядро реактора, он на ходу спаивал швы работающего двигателя, он и сейчас снаружи, пока все спят…

Белоснежный скафандр сиял на фоне серой обшивки, словно путеводная звезда, но, подумав о таком сравнении, Фиолетовый только мрачно усмехнулся. Не любил белые звезды — убийственно раскаленные, но визуально морозящие, словно горный снег из сна… Кстати, на идентификационной карточке капитана действительно значился позывной «Снег». Позывными почти не пользовались в разговорах, и данный момент Фиолетовый астронавт случайно углядел во время регистрации, под локтем командира…

…Давно закончив с ремонтом, Белый исчез из поля зрения, оставив пустыми космическую черноту и излом темно-серого корабля. Должно быть, именно так если не видели, то ощущали себя матросы субмарины — посреди громадной тьмы и в мелкой хрупкой посудине.

Сравнение с подводной лодкой приходило на ум часто, вытягивая следом ехидное: «А жаль, что субмарина не желтая». Астронавт любил желтые оттенки — цвет теплых солнечных лучей, опадающих листьев, попискивающих канареек, летних лугов и всего того, что он мог видеть на фото земной жизни, и никогда не встречал в родной колонии.

На этом космическом корабле, невольном временном пристанище, находилось немало «солнечных» объектов. Желто-полосатые оградительные знаки вокруг опасных зон, желтые ночники в спальном модуле, желтые провода, тянущиеся в стенах от плафона к плафону, и горчичного оттенка белково-минеральные пищевые брикеты в столовой…

Картинка с подсолнухами, нарисованная ребенком и приклеенная к стенке рядом со спальной нишей Фиолетового. Иногда по утрам астронавт медитировал на неровные зубчатые цветы и напоминал себе: «Вот именно поэтому…»

— Фиол, почему не спишь? — голос Белого застал астронавта посреди коридора. Капитан как раз покинул отсек обеззараживания, где кроме моющих средств хранились плотные скафандры, предназначенные для выхода в открытый космос, и не успел еще надеть шлем более легкой версии комбинезона, «домашки», как называли повседневную форму. У Снега было суровое лицо с глубокими морщинами на хмуром лбу и короткая пегая стрижка. Множество седых прядей делали его ершик похожим на шапочку из шкуры долматинца.

Фиолетовый опустил взгляд, ибо таращиться на чужую внешность считалось неприличным. Вот на колонии обоснуются — и будут вольны хоть в зубы друг другу заглядывать всей командой, а пока что следовало сохранять интригу и предвкушать…

Белый не боялся нарушать даже это странное и мутное правило.

— Вы имеете в виду сон ночной, крио или вечный, командир?

— Не кокетничай, — Белый юмора не оценил и глянул холодно. Он не водил любимчиков среди подчиненных. — Твоя смена начинается через пять часов. Отбой.

— Выполняю, — уже развернувшись, чтобы уходить, Фиолетовый с удивлением заметил, что его придержали за уголок кислородного рюкзака, носимого на случай внезапного отключения общекорабельной «дыхательной» системы.

— Отчитаться в управлении не забудь, — на долю градуса теплее велел Белый. — Про щиты.

— Ах да. Бюрократия…

Корабль дальнего следования «Skeld» был неудобным для жизни. Возможно, изначально его строили с намереньем пытать в нем людей, кто знает! Длинные коридоры, напольные вентиляционные люки при искусственной гравитации, несинхронизированные системы и полный раздрай с внутренней связью — далеко не все его проблемы. Когда