Литвек - электронная библиотека >> Екатерина Васильевна Михеева >> Советская проза >> Трудная любовь

Трудная любовь

Трудная любовь. Иллюстрация № 1

ПЕСНЬ О МИРЕ

Трудная любовь. Иллюстрация № 2
Каждый раз, поднимаясь по тропинке к чугунным литым воротам городского кладбища, Полина Ерофеевна останавливалась здесь, чтобы перевести дыхание и полюбоваться маленьким чистым городком, затерянным в глубокой котловине.

Было утро. И хотя солнце поднялось уже достаточно высоко, залив теплом окрестные полонины, в котловине еще держался легкий туман. Сквозь его розовеющую дымку белели ровные ряды небольших аккуратных домиков с двускатными черепичными крышами. Увитые плющом и виноградом, они выглядывали из темной зелени фруктовых садов весело и приветливо. За ними, в самом центре котловины, лучи солнца играли на ярко-красной крыше только что законченного здания школы-десятилетки, а чуть левее, над строительством первого городского кинотеатра, хозяйски застыла ажурная стрела подъемного крана.

Этот уголок стал для Полины Ерофеевны самым дорогим местом на земле: там, за оградой, среди пышной зелени под сенью молодого граба была могила ее сына.

«Сына ли? — вспомнив, зачем она так рано пришла сегодня, Полина Ерофеевна вздрогнула. — Неужели под маленьким холмиком земли, из-за которого вот уже девятый год она каждое лето приезжала сюда, кто-то другой».

Вчера, придя на могилу, она увидела на ней огромный венок. Яркий свет солнца, пробившись сквозь листву, радужной мозаикой лежал на ленте, где позолотой сияли слова: «Любимому брату — Ян и Ева Марек».

Не понимая, в чем дело, Полина Ерофеевна разыскала кладбищенского сторожа, старого поляка Юзефа, который в ее отсутствие следил за могилой.

— Это, вероятно, ошибка, пан Юзеф? — старик любил, когда его так называли. — Кто положил венок?

— Утром приходила одна дама с мальчиком. Я не хотел пускать их в ограду, но она очень просила. Дама настаивала, что тут покоится ее брат.

— Этого не может быть! У меня нет родственников! — растерялась Полина Ерофеевна.

— Не мне знать, пани. Она настаивала, и я пустил. — Старик развел корявыми узловатыми руками.

— В извещении указан номер могилы, я не могла ошибаться столько лет… — с горьким недоумением Полина Ерофеевна достала из сумочки извещение о смерти сына, которое всегда брала с собой. — Вот читайте: «…похоронен, пятый участок, могила № 425».

— Ваша правда, пани, — но они так настаивали. Я не мог не пустить. — Юзеф сокрушенно покачал седой головой с мягкими редкими волосами. — Вы не волнуйтесь, пани. Они сказали, что придут сюда еще завтра утром.

— Юзеф, а раньше вы видели эту даму здесь? — у левого глаза Полины Ерофеевны судорожно пульсировала жилка.

— Нет. Я раньше не видел. — Юзеф повернулся и пошел по дорожке, усыпанной гравием, тяжело переставляя ноги.

Полина Ерофеевна долго и бессмысленно вертела в руках извещение и вдруг вспомнила, что где-то уже видела эти имена, но где именно — не знала.

— Если это ошибка, то такая жестокая, — горько усмехнулась она, думая с глухой тоской о том, что завтра может потерять и этот кусочек земли.

«Нет, не может быть, — старалась она утешить себя. — Тут что-то другое».

Это «что-то другое» не давало спать ей всю ночь. Полина Ерофеевна снова и снова рассматривала фотографии сына, с которыми никогда и нигде не расставалась.

Вот он, голопузый, сидит в корыте, весело разбрызгивая пухлыми ручонками воду и показывая два первых зуба. А тут он уже верхом на коне рубит деревянной саблей воображаемого врага. Полина Ерофеевна перевертывает фотографию и читает: «Юрик помогает папе бить белогвардейцев».

— А папы тогда уже не было, — шепчет она, смахивая слезу. — Ничего ты еще не понимал, глупенок мой! — Муж ее погиб на Дальнем Востоке в борьбе с интервентами.

Полина Ерофеевна берет следующую фотографию. Довольный и гордый, залитый солнцем, морщит Юрик обсыпанный веснушками нос, ветер раздувает светлую челку, на груди пионерский галстук, а у ног плещется Черное море. Оттуда, из Артека, он приехал загорелый, выросший.

— Я обязательно повезу тебя к морю, мама. Представляешь: идет волна, огромная, больше нашего дома, налетит, на скалы — хлоп! И одни брызги, много, много! А какие там цветы, деревья! — и он говорил, говорил, захлебываясь от теснившихся в нем впечатлений.

Какие это были славные дни в ее жизни. «Обязательно повезу тебя к морю»… — повторяет слова Юрика Полина Ерофеевна и берет другую фотографию. Эта из Московского университета. И еще одна, последняя — с фронта. Уже не веселый беззаботный мальчик, а закаленный в боях воин глядел с нее. Похудевшее, возмужавшее лицо сына с сосредоточенным внимательным взглядом отцовых карих глаз, с волевыми очертаниями рта казалось каким-то незнакомым. Только нос, по-прежнему задорный и чуть веснушчатый, остался таким же детским.

После той фотографии долго не было писем. Она не обижалась на сына, зная, как тяжело им всем там на фронте, и терпеливо ждала. Но ожидание становилось с каждым днем все мучительнее, и Полина Ерофеевна обратилась в часть.

Через два месяца пришло извещение, которое днем она показывала Юзефу. Был тогда, она помнит, сырой мартовский день. Он, как выпавшее звено в цепи, разделил ее жизнь на две. Одна была здесь, в маленьком закарпатском городке, другая там — в большом уральском селе, где в стенах школы ее ежедневно ожидало сорок пар разноцветных глаз, где прошла вся ее молодость, любовь, где родился сын.

Полина Ерофеевна не могла оставить ни то, ни другое. Если бы можно было разделить себя на части! Сдавив виски ладонями, она ходила по комнате и в который раз успокаивала себя: «Не может быть, не может…»

Пусть и чужая могила, она не смогла бы отказаться от нее. Здесь все пропитано ее слезами. Она не могла бы жить и без лаконичных писем Юзефа: «Все в порядке, пани». Они связывали обе половины ее жизни в одно целое.

— Скорее бы утро, — Полина Ерофеевна и страшилась ошибки, и хотела знать, чью же могилу она так долго считала могилой сына.

— Разве можно себя так мучить? Посмотрите, голубушка, на кого вы похожи. Вероятно, старик не понял чего-нибудь, а вы так расстраиваетесь, — точно ребенка, уговаривала ее за завтраком пожилая учительница, которая принимала Полину Ерофеевну, как родную. — Выпейте горячего кофе. Он придает силы, бодрость — очень хорошее средство.

Старушка налила в стакан ароматный напиток и подвинула к ней. Потом заговорила, пытаясь отвлечь женщину от тяжких дум:

— Зря вы вчера не пошли на концерт. Сегодня обязательно пойдемте, я билеты достану. Это пока