Андрей Лещинский СТЁКЛА

Я проснулся от боли в левом боку и ничуть этому не удивился. Мне шестьдесят лет, в суставах есть хрящи. Они изнашиваются, не восстанавливаются, кости трутся и болят. Много ходишь — болит, долго сидишь — болит, спишь на боку — хочешь, не хочешь, за ночь надо несколько раз переворачиваться, чтобы один бок отдохнул, а вместо него заболел другой.

Я стал переворачиваться, но почему-то не получилось. Вдруг я понял, что болит не только бок. Болела поясница, болели ступни, вообще все болело, и это было очень неприятно. Стало ясно, что нужно окончательно просыпаться и разбираться со всеми этими суставами, ступнями, поясницами и прочим дерьмом. Я начал открывать глаза. Почему-то было светло, неестественно светло для раннего петербургского ноябрьского утра. Я открыл глаза, ничего не понял, подумал, что, может быть, сплю, немного пошевелился, стало очень больно и неудобно, наконец проснулся совсем.

Я стоял на ногах на теплом деревянном полу в маленьком квадратном загоне с прозрачными стеклянными стенками. Полусогнутые колени упирались в переднюю стенку, спина сползала вниз по задней стене, но загончик был такой маленький, что окончательно сползти не получилось, и я полустоял, полувисел, отчего затекли и заболели все мышцы и кости.

Я закряхтел, услышал свой голос, начал вставать. Я делаю зарядку, так что не совсем распустился, шевелиться могу. Боль я тоже умею терпеть. Я встал, сначала было очень больно, потом стало легче, и, наконец, я выпрямился, пошевелился, как мог, и осмотрелся.

Я сразу понял, что не сплю. Сразу понял, что это не больница, не морг, вообще не что-нибудь, что может быть на этом свете. Стеклянные стены, паркетный пол, причем паркет точно такой, как у меня дома, потолка не видно, только свет, а за стенами другие стены, сколько мог достать глаз. Я не спал, значит, я умер. Ну что ж, умереть во сне, без мучений, отстраненно, неосознанно, в тишине и покое, совсем неплохо, но неужели этот загончик и есть загробная вечность? В любом случае делать было нечего, надо было стоять и ждать. Какое-то время я стоял, потом опять попытался прижаться коленями и задом к стенам, было плохо, больно, я устал, суставы болели все сильнее, я понял, что сейчас запаникую, что надо что-то делать. Выход был один — попытаться разбить стекло. Я представил себе падающие осколки, эти хрупкие, но твердые и смертельно острые ножи, секиры и пики, представил, как я буду умирать весь в крови, один, черт знает где и за что, и мне стало себя жалко, ужасно жалко, я захотел расплакаться, но не получилось. Подумаешь, сказал я себе, Сенека вскрыл себе вены, такие люди, которым ты не чета, уходили из жизни легко и весело, а ты нюнить собираешься, как маленький. Во-первых, приятель, ты, кажется, уже умер. Во-вторых, ты, может быть, сразу потеряешь сознание и снова умрешь без мучений и стонов. В-третьих, если останешься в себе, возьмешь ближайший кусок стекла и перережешь вены. Смерть от потери крови, как говорят, легка и не мучительна. Ах, а все-таки себя жалко. В-четвертых, продолжил я вслух, повышая голос, ты ведь хотел, чтобы жизнь закончилась не просто так, не простым выключением света, а каким-нибудь приключением. Ну вот, на тебе. И ведь ты понятия не имеешь о том, что ждет тебя после второй смерти.

Я изо всех сил ударил обеими руками по стене. Потом еще раз, потом кулаком. Я разбил кулак, но ничего не вышло. Я все-таки расплакался. Из глаз потекли слезы, из носа сопли, изо рта слюни, я омерзел сам себе и этой сопливой слюнявой головой с размаху врезал по стеклу. Грохоту было больше, чем можно было ожидать, все рухнуло почти мгновенно. Я бил с закрытыми глазами, боялся их открыть, никакой новой боли не чувствовал. Стоял, ожидая ощутить теплую кровь на теле, ничего не было. Кроме того, я стоял, не падал, значит, ранен был не сильно. Я открыл глаза. Я вообще не был ранен. Страшная куча битого стекла с острыми краями и заостренными концами лежала на полу открывшегося передо мной бокса. Ближайшее острие заканчивалось в пяти сантиметрах от моих ног, а на мне не было ни порезов, ни царапин, ни ссадин, даже голова и кулаки не болели. Нет, я наверняка, совершенно точно уже мертв. В жизни так не бывает.

Я победил, но дело не закончил. Я не мог ступить босыми ногами вперед. Мог вытянуть руки, мог сесть на корточки, но тот кусок пола, на котором я мог стоять, остался моей единственной четвертинкой квадратного метра. Не разрешив себе ни отдыха, ни размышлений, ни испуга, я развернулся и ударил головой по другой стене. Опять грохот, опять боязливое ожидание, опять, вроде, цел. На этот раз я все-таки порезался. Кровь текла по правой ноге выше колена. Я стер кровь рукой. Ранка была короткая и неглубокая, так, царапина. Сделать я ничего не мог, я оказался в этих стеклах совершенно голым, но кровь скоро остановилась и засохла.

Я решил поверить обстоятельствам и установить, что там, куда я смотрел, очнувшись от сна. Я встал на корточки и стал очень аккуратно и осторожно перекладывать стекла из переднего бокса в задний. Смерть смертью, но порезаться я мог и здесь. Я все переложил, потом взял небольшой кусок стекла с ровным краем и стал использовать его как скребок, собирая и толкая им мелкие куски стекла. Я стоял на корточках долго, но почему-то не устал. Стекла были очень прозрачными, не бликовали, я не видел своего отражения, но, вообще-то, мне казалось, что от сна я очнулся лет на тридцать моложе, чем заснул.

Крупинки стекла немного кололись, но кожа на подошвах была достаточно грубой. Я разбил следующее стекло, потом еще одно. В самом заднем боксе получилась куча осколков примерно метр высотой, а у меня была небольшая стеклянная комната с почти чистым паркетным полом, на котором можно было сидеть, лежать и пройти несколько шагов. И что дальше? Скоро мне захочется, извините, в туалет, и как я буду существовать без туалетной бумаги, перемазанный собственным дерьмом? Стеклами подтираться? Еще час, ну два, ну три, захочется пить, есть, что я буду делать? Впрочем, я знал, что все равно придется резать вены, но сейчас, после пары часов успешной работы, думать об этом было особенно гадко. Я очень устал, лег на колючий пол, вытянулся и неожиданно заснул.

Естественно, я понятия не имел о том, сколько я проспал. Встав, я вообще-то чувствовал себя неплохо. Я бы и попил и поел, но терпеть было можно. Я подошел к передней стенке, ударил изо всех сил и разбил ее. Глаза закрыты, грохот, глаза открыты и... о господи! В новом боксе у дальней стенки стояли большая совковая лопата, швабра и что-то вроде копья с большим тяжелым наконечником. Что это?! Награда за усердие? То есть, я веду себя хорошо и правильно, разбиваю стенки и разбиваю