астмы. Миссис Люфтс всегда быстро вызывала врача.

Зима стояла такая сырая и холодная. Может, весной Нил будет чаще выходить из дома и немного поправится. Он все время выглядел бледным.

Весна! Боже мой, пришла весна. В какой-то момент этой ночью наступило весеннее равноденствие, и зима официально закончилась. По прогнозу погоды ни за что об этом не догадаешься.

Стив дошел до угла и повернул на север, думая о том, что они с Шэрон встречаются уже ровно шесть месяцев. Когда в первый раз он заехал за ней, она предложила прогуляться по Центральному парку до таверны на Грин-стрит. Он предупредил ее, что уже стало прохладнее, ведь наступил первый день осени.

— Чудесно, — ответила она. — Лето меня уже утомило.

Несколько кварталов они почти не разговаривали. Он смотрел, как она идет, легко попадая с ним в шаг, и рыжевато-золотистый костюм того же цвета, что ее волосы, подчеркивает стройную фигуру. Помнилось, как резкий порыв ветра срывал с деревьев первые пожухлые листья, а закатное солнце высвечивало глубокую синеву осеннего неба.

— В такие вечера я всегда вспоминаю арию из «Камелота». Знаете, вот эту: «Если мне суждено покинуть тебя». — И она тихо запела: — «Как мне покинуть тебя осенью, не знаю. Ты так сияешь, когда осень студит воздух. Я узнал тебя осенью и должен быть там…» — У нее было приятное контральто.

«Если мне суждено покинуть тебя…»

Не тогда ли он полюбил ее?

Тот вечер прошел чудесно. Они все медлили и продолжали разговаривать, пока люди вокруг уходили и приходили.

О чем они разговаривали? Обо всем. Ее отец работал инженером в нефтяной компании. Она и две ее сестры родились за границей. Сестры уже вышли замуж.

— Как же вам удалось ускользнуть? — Он должен был спросить. Оба понимали, что на самом деле он имеет в виду: «У вас кто-нибудь есть?»

Оказалось, что нет. До того, как начать вести авторскую рубрику, она много ездила. Ей очень нравилось — столько интересного, — и семь лет после колледжа пролетели незаметно.

К ее дому они опять шли пешком и после второго квартала держались за руки. Она пригласила его выпить чего-нибудь на ночь, слегка выделив «ночь».

Пока он готовил напитки, она разожгла камин, и они сели рядом, глядя в пламя.

Стив до сих пор помнил тот вечер, помнил, как огонь золотил ее волосы, отбрасывал тень на классический профиль, подчеркивал красоту улыбки. Ему до боли хотелось обнять ее, но он ограничился быстрым поцелуем на прощание.

— В субботу, если ты не занята… — Он подождал.

— Я не занята.

— Я позвоню утром.

По дороге домой он понял, что неистовый, бесконечный душевный голод последних двух лет может закончиться. Если мне суждено покинуть тебя… «Не оставляй меня, Шэрон».

Без четверти восемь он вошел в дом 1347 на Америк-авеню. Сотрудники «Ивэнтс» не славились ранними приходами. Коридоры пустовали. Кивнув охраннику у лифта, Стив поднялся в свой кабинет на тридцать шестом этаже и позвонил домой.

Ответила миссис Люфтс.

— У Нила все хорошо. Завтракает, вернее, ковыряется в тарелке. Нил, это папа.

Нил взял трубку.

— Привет, па, когда домой придешь?

— В половине девятого точно буду. В пять у меня собрание. Люфтсы собираются в кино?

— Кажется, да.

— Шэрон подъедет к шести, так что они могут идти.

— Я знаю. Ты мне говорил, — уклончиво ответил Нил.

— Ну, удачного тебе дня, сын. Оденься потеплее.. Здесь уже холодает. У вас снег еще не идет?

— Нет, только туман.

— Ну, ладно. До вечера.

— Пока, пап.

Стив нахмурился. Трудно поверить, что когда-то Нил был веселым, беспечным ребенком. Смерть Нины все изменила. Если бы только он подружился с Шэрон. Она старалась, очень старалась пробиться сквозь его холодность, но он не уступал ни на дюйм, во всяком случае пока.

Время. На все нужно время. Вздохнув, Стив потянулся за передовицей, над которой работал накануне.

3

Постоялец из номера 932 покинул гостиницу «Билтмор» в половине десятого утра. Он вышел на 44-ю улицу и двинулся на восток, ко Второй авеню. Резкий ветер со снегом подгонял пешеходов, заставляя их ежиться и прятать носы в поднятые воротники.

Для него это отличная погода: людям не до того, чтобы замечать, чем занимаются другие.

Сначала он зашел в комиссионку на Второй авеню, чуть ниже 34-й улицы. Не обращая внимания на автобусы, которые подъезжали каждые пять минут, он прошел четырнадцать кварталов пешком. Ходьба — хорошее упражнение, а поддерживать форму необходимо.

В комиссионном магазине никого не было, кроме пожилой продавщицы, равнодушно листавшей утреннюю газету.

— Вы ищете что-то определенное? — поинтересовалась она.

— Нет. Просто смотрю. — Он заметил отсек с женскими пальто и направился туда. Перебрав потертые вещи, выбрал свободное темно-серое шерстяное пальто, выглядевшее достаточно длинным. Шэрон Мартин довольно высокая женщина. Рядом с пальто стоял лоток со сложенными шейными платками. Он потянулся к самому большому, выцветшему голубоватому квадрату.

Женщина сложила его покупки в пакет.

Следующей остановкой стал военный магазин. Здесь было проще. В товарах для кемпинга он купил огромный армейский вещмешок, который подбирал тщательно, чтобы длины хватало для роста мальчика, из-за толщины брезента нельзя было определить содержимое, а при развязанном шнурке пропускал бы воздух.

В «Вулворте» на Пятой авеню он приобрел шесть широких бинтов и две большие катушки прочной бечевки. Все покупки принес в «Билтмор». Постель в номере уже заправили, а в ванной положили чистые полотенца.

Он быстро осмотрел комнату, проверяя, не рылась ли горничная в шкафу. Но вторая пара обуви была в том же положении, как он оставил: один ботинок чуть позади другого, и оба на некотором расстоянии от старого черного чемодана с двумя замками, задвинутого в угол.

Заперев дверь, он бросил пакеты с покупками на кровать, очень осторожно достал из шкафа чемодан и уложил его в ногах кровати. Затем извлек ключ из специального отделения бумажника и открыл чемодан.

Его содержимое он перебрал самым тщательным образом: фотографии, порох, часы, провода, предохранители, охотничий нож и пистолет. Успокоившись, снова закрыл чемодан.

С чемоданом и пакетом в руках он вышел из комнаты. На этот раз он отправился в нижнее фойе «Билтмора», а оттуда — в подземную галерею, ведущую на верхний ярус вокзала. Утренняя толчея у пригородных поездов закончилась, но по терминалу по-прежнему сновали пассажиры и пешеходы, сокращавшие путь на 42-ю улицу или Парк-авеню, спешащие в магазины, в привокзальный тотализатор, рестораны быстрого обслуживания, газетные