— Что случилось? Он руки распустил? — бросается ко мне мама.
— Сволочь он оказался. Сволочь! — залпом допиваю мамин остывший чай. — А я чувствовала. Это всё из-за тебя! — набрасываюсь я на бабушку. — Сходи Женечка, кофе попей, хороший мужик, порядочный. Гнида он порядочная.
— Да расскажи уже в чем дело! — бабушка хватается за сердце.
— Ты себе не представляешь, ба! Этот капиталист поганый мне сказал, что СССР развязал Карибский кризис.
— И? — шепотом спрашивает бабушка.
— Что “и”? Что “и”? — ору я. — А ты не знаешь, что это американцы? И что только последняя буржуйская гнида может мне, профессиональному политологу, такую хрень нести?
— Ой, вэй! Ой, вэй! — шепчет бабушка, вздымает руки и со слезами на глазах смотрит в потолок. — Господи, спасибо тебе большое за то, что ты этой идиотке послал точно такого же идиота, как и она сама! Несите деньги! Много денег! Я пожертвую на синагогу!
Только собираюсь босоножки снимать с натруженных пролетарских ножек, как в дверь звонят.
— Я не открою! — демонстративно отхожу к балкону. — Это точно он. Чтоб вы знали: этот псих за мной гнался от самого Тель-Авива.
— А я открою! — мама решительно одергивает сарафан, поправляет волосы и твердой походкой идет к двери.
Распахивает ее и расплывается в улыбке.
— Добрый вечер! — капиталист стоит на пороге, но не переступает его. — Я прошу прощения за позднее вторжение. Просто хотел убедиться, что Женя благополучно добралась до дома.
Брехло! А то он не видел, как я неслась по лестницам наверх.
— А вот она, — мама делает два шага в сторону, немедленно сдавая адреса, пароли, явки и меня.
— Евгения, можно на два слова? — вымученно улыбается капиталист.
Только хочу ответить, что нельзя, но получаю такой щипок в зад от бабушки, что у меня аж дыхание перехватывает. Руки у нее сильные. На лепке пельменей и пирожков натренированные.
— Ну? — цежу сквозь зубы, выходя на лестничную клетку.
— У тебя есть ровно две минуты, чтобы спуститься вниз и сесть в мою машину, — шепчет он и глазами так зыркает, что аж искры сыпятся во все стороны.
Прямо ёлочка, зажгись, а не мужик. Но я же тоже не из картона сделанная. Поэтому ехидно так спрашиваю:
— А если нет, то что?
— Тогда я сяду возле двери и буду всю ночь громко петь. А петь я не умею. Поэтому все окружающие сильно пострадают.
Пытаюсь сдержать смех, но получается плохо.
— Ладно, — говорю, давясь. — На пять минут выйду, и не больше!
Беру сумку, спускаюсь вниз и сажусь в его машину. Он заводит мотор.
— Нет, — возражаю я. — Поговорим здесь!
— Молчи, женщина! — отвечает он. — Это похищение! Моя интеллигентность закончилась в тот момент, когда ты сбежала. Теперь будем разбираться по закону пустыни.
— Это как? — мой голос дребезжит от едва сдерживаемого смеха.
Кто бы мог подумать, что он окажется таким остроумным?
— Это вот так: схватил девицу, забросил на верблюда и повез в пустыню, — он трогает машину с места.
Едем молча. Я сижу и думаю: вот почем мужики такие дураки? Совсем не разбираются в женщинах. Пытаются произвести на нас впечатление и поэтому кажутся скучными и пресными. Если бы Илья так по телефону разговаривал, то я бы с ним давно встречаться начала.
Машина подъезжает к морю и останавливается. На побережье ни души, что вполне понятно. Будний день, за полночь. Освобожденный народ Ближнего Востока дрыхнет под кондиционером перед очередным жарким трудовым днем. Илья глушит мотор и поворачивается ко мне всем корпусом. В черных глазах отражаются огни побережья.
— Ну ты, конечно, упертая. Я думал, что я один такой псих.
— Ты не псих. Ты капиталист поганый!
— А ты психопатка, — он гладит меня по щеке.
— Руки убери! Я разрешения не давала.
— Ладно. У меня тогда такой вопрос: ты когда-нибудь видела высадку десанта на территории вражеского государства?
— Нет, а что?
— А говоришь: политолог. Ну как же! Смотри и учись! — он наклоняется, целует меня в губы и шепчет: — Возражения не принимаются! Это вторжение.
— Смерть иноземным захватчикам! — толкаю его в грудь. — Я сейчас в леса уйду партизанить, как Че Гевара.
— А вот это нет. Никуда ты не уйдешь. “Поздно, Красная Шапочка” — сказал волк”, —он скалит зубы и рычит, целуя меня в шею.
— Да иди ты в… на Кубу! Я щекотки боюсь!
— К чёрту Кубу и Фиделя! Давай целоваться, Евгения!
— Перебьешься! Я на первом свидании не целуюсь.
— Ну ладно! Но попробовать же стоило!
— Ну это да, конечно!
— Еще одна попытка, — он переворачивает мою руку ладонью вверх и осторожно прикасается к ней губами, — замуж за меня пойдёшь?
— На Кубе?
— Ну можно и на Кубе, если хочешь.
— Тип-топ.
— В каком смысле? Не понял.
— В смысле: перетопчешься!
Ласковое море тихо шумит, отражаясь в глазах Ильи. Это ж надо! На что мы, женщины, только мужиков не ловим, чтобы замуж выйти! На большой бюст, аэродинамическую попу, умение печь пирожки, залёт, скромность и далее по длинному списку, который у каждой женщины свой. Но чтобы поймать мужика на Кубу, Фиделя и Карибский кризис — такое может быть только у меня!
