пациентам подробные и четкие Предписания и требовал их неукоснительного исполнения.

Исходивший от родителей запах застоявшейся воды стал таким едким, что Эдди прикрыл нос платком и подумал про себя: «Еще немного, и меня стошнит».

— Ты скоро покинешь эту комнату, сынок, — как нельзя более кстати сказал ему отец.

— Тебе скоро придется покинуть этот дом, — сказала ему мать. — Риск слишком велик. Мы никогда себе не простим, если и ты пожелтеешь, станешь расплывчатым по краям и запахнешь застоявшейся водой из грелки. Тогда окажется, что все деньги, которые мы ухлопали на то, чтобы сделать из тебя маленького джентльмена, ушли, как говорится, коту под хвост.

— Поэтому мы и решили отослать тебя к Безумному Дяде Джеку, — заключил отец.

— Я и не знал, что у меня есть дядя, тем более безумный, — изумился Эдди. Он услышал об этом родственнике впервые в жизни. Но его имя звучало как музыка. Мальчик уже горел от нетерпения с ним познакомиться.

— А я и не говорил, что это твой Безумный Дядя Джек, — уточнил отец. — Хотелось бы, чтобы ты приобрел наконец привычку слушать старших более внимательно. Тебе он приходится двоюродным дедушкой.

— Вот как, — разочарованно протянул Эдди. — Ты хочешь сказать, что мне придется называть его Безумным Двоюродным Дедушкой Джеком? — Но тут до мальчика дошло, что это дела не меняет: все равно ему предстоит познакомиться с интересным человеком, о котором он никогда раньше не слышал. И в таком виде его имя звучало как музыка. Утвердившись в этом мнении, Эдди спросил повеселевшим голосом: — Когда я его увижу?

— Прямо сейчас. Он в гардеробе, — ответила мама и указала пальцем на огромный гардероб, стоявший в ногах кровати, — по-видимому, на тот случай, если ее сын забыл, как выглядят гардеробы.

Эдди Диккенс осторожно открыл дверцу гардероба (этот предмет мебели требовал особенно осторожного обращения) и увидел среди платьев своей матери очень-очень-очень-очень высокого и очень-очень-очень-очень худого мужчину с таким носом, рядом с которым клюв попугая показался бы недостаточно попугаистым.

— Прифет, — сказал мужчина вместо привета. Звук «ф» прозвучал в его устах совершенно отчетливо: «ф» вместо «в». Безумный Дядя Джек протянул Эдди свою руку.

Эдди пожал ее с легким поклоном. Как видите, уроки джентльменских манер не пропали для него даром.

Безумный Дядя Джек выпрыгнул из гардероба и встал на овальный коврик, связанный детьми из Приюта для Благодарных Сирот имени святого Вурдалака. Запомните название этого учреждения: Приют для Благодарных Сирот имени святого Вурдалака. Видите, я написал его дважды, чтобы потом никто не говорил, что его не предупреждали. Повторяю еще раз: запомните это название. Когда-нибудь вы снова его встретите — возможно, в этой самой книжке, между первой и последней страницами.

— Значит, ты Эдмунд Диккенс, — проговорил Безумный Дядя Джек, глядя на Эдди изучающим взглядом.

— Да, сэр, — подтвердил Эдди, поскольку его действительно звали Эдмундом. Во всяком случае, так звучало его первое имя.

Отец Эдди Диккенса прочистил горло, воспользовавшись для этой цели миниатюрным подобием той щетки, которой местные трубочисты прочищают засорившиеся печные трубы. Эта процедура входила в Предписания доктора Маффина.

— Эдмунд, — обратился к сыну мистер Диккенс, — ты отправишься к моему дяде и будешь жить у него, пока твоя дорогая, любимая мамочка и я… — он сделал паузу, чтобы поцеловать миссис Диккенс в ту часть ее лица, которая пожелтела меньше других и была наименее расплывчатой по краям (этой чести удостоился участок кожи за ее левым ухом), — …пока мы с мамочкой не поправимся. При этом ты не должен носить ничего зеленого в его присутствии; кроме того, тебе придется выпивать не менее пяти стаканов теплой воды в день и слушаться его всегда и во всем. Ты меня понял?

— Да, папа, — ответил Эдди.

— И вот еще что, Джонатан, — добавила мама Эдди (Джонатан — это запасное имя, или, точнее, прозвище, которое употребляла миссис Диккенс, когда не могла вспомнить, как зовут ее сына на самом деле).

— Что, мама?

— Будь осторожен. Ты должен приложить все усилия для того, чтобы тебя не приняли за беглого сироту и не отправили в приют, где дети подвергаются жестокому обращению и терпят нужду и горе.

— Не беспокойся, мама. Этого никогда не случится, — заверил ее Эдди Диккенс, с порога отметая эту идею как смехотворную.

Если бы он прислушался к словам матери, все могло бы сложиться совсем по-другому!

Безумный Дядя Джек решил принять ванну, прежде чем отправиться в путь, но, будучи незнаком с расположением комнат в доме, он испытал определенные трудности, когда попытался подняться по лестнице верхом на лошади и не задеть при этом ни одного семейного портрета.

Эти действия показались Эдди особенно нелепыми ввиду того, что Безумный Дядя Джек собственноручно прибил эти портреты к стене несколько минут назад. Этот человек всегда брал с собой семейные портреты, если удалялся от своего дома более чем на двенадцать миль. А поскольку его дом находился как раз в двенадцати милях от ближайшего населенного пункта, он брал их с собой практически всегда.

Одно из основных Предписаний доктора Маффина состояло в том, что мистер Диккенс и его жена миссис Диккенс не должны были вставать с постели более трех раз в день. А так как сегодня они оба уже дважды покидали постель и намеревались покинуть ее в третий раз после полудня, чтобы участвовать в состязании по перетягиванию каната со своими друзьями и соседями мистером и миссис Теккереями, которые жили в близлежащем Амбаре, родители Эдди не смогли проводить сына как положено.

Вместо этого им пришлось спустить кровать из окна спальни на лебедке, сооруженной из связанных между собой простыней, которыми родители Эдди перестали пользоваться с того дня, как начали проходить Курс лечения под руководством доктора Маффина.

— Желаю удачи, мой мальчик, — сказал сыну мистер Диккенс. — Я бы с удовольствием поцеловал тебя на прощанье, но при сложившихся обстоятельствах это невозможно: боюсь, как бы ты не подхватил от меня заразу.

— Выздоравливай поскорее, папа, — отозвался Эдди.

— Всего доброго, Саймон, — сказала ему мать. Миссис Диккенс употребляла имя Саймон в тех случаях, когда не могла вспомнить ни настоящего имени сына (напомню таким же забывчивым, как она, читателям, что мальчика звали Эдмунд), ни его прозвища (Джонатан). — Веди себя хорошо.