— Парковка запрещена? Нет, здесь можно парковаться.

Я неистово киваю, надеясь, что мимика поможет лучше слов:

— Да, да, правильно. Здесь нет красного поребрика и никаких знаков — пожалуйста, отцепи мою машину…

— Вот эту машину?

— Да, правильно. Да. Эту машину. «Линкольн». Отцепи меня, и я поеду.

— Она не ваша. — И он продолжает закреплять лебедку на передней оси.

Ринувшись к правому окну, я дотягиваюсь до бардачка — жвачка, карты, баночка высушенного орегано — и вытаскиваю мятый техпаспорт.

— Видишь? Вот мое имя, вот здесь! — Я подношу документ к его лицу, и он довольно долго изучает написанное — большинство Компи малограмотны.

— Она не ваша, — наконец повторяет он.

У меня нет ни времени, ни желания вести философскую дискуссию о праве собственности с этим тупоумным динозавром, а потому я решаю слегка его припугнуть:

— Ты об этом пожалеешь, — перехожу я на таинственный шепот. — У меня есть очень влиятельные друзья. — Наглый блеф, но, как бы там ни было, откуда это знать Прокомпсогнату?

Он смеется, маленький засранец, гогочет и взад-вперед трясет головой. Я сгоряча подумываю о хладнокровном нападении и побоях, но последнее время у меня было достаточно неприятностей с законом, чтобы добавлять к ним еще и арест за драку.

— Я про вас все знаю, — сообщает Компи. — Хотя бы то знаю, что должен знать.

— Что? Ты… послушай-ка… мне эта машина нужна для работы…

Вдруг отворяется парадная дверь в доме напротив, и мистер Омсмайер, в рекордное время восстановивший человечье обличье, целеустремленно шагает по дорожке. Впечатляющая скорость, если учесть, что большинству из нас требуется по крайней мере десять — пятнадцать минут, чтобы наложить хотя бы самый поверхностный грим и натянуть все остальное. О том, чего это стоило, красноречиво говорит расстегнутый зажим Д-9 слева у него на груди — это я замечаю даже через его облачение, но никто из млекопитающих и внимания бы не обратил. Его глаза нервически шныряют туда-сюда, параноидально высматривая на темной улице малейший признак обожаемой супруги. Возможно, он услышал, как я поспешно удалялся в кусты; может быть, я даже прервал их оргазм.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — рычит он, и я уже собираюсь ответить, как вдруг водитель оттаскивателя вручает мне лист бумаги. Там жирным шрифтом в 24 пункта набрано: «БАЙРОН. ВЗЫСКАНИЕ ИМУЩЕСТВА И ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЛАДЕЛЬЦУ», а далее телефоны и расценки. Я поднимаю взгляд, во рту у меня клокочет целый сонм возражений… и обнаруживаю, что Компи уже сидит в грузовичке, газует вовсю и поднимает мой автомобиль. У меня чуть когти сами собой не вылезают. Я кидаюсь к открытой дверце его кабины, но она захлопывается перед самым моим носом. Сукин сын ухмыляется через стекло, и от вида его корявой рожи я готов броситься на капот грузовика и отдать свою жизнь за жизнь моей машины, что в Лос-Анджелесе вовсе не так уж необычно.

— Ты платишь банку, — орет он в закрытое окно, — и получаешь машину!

И, повинуясь костлявой руке Компи, грузовик трогается на первой скорости и тянет за собой мой возлюбленный «линкольн континентал».

Задние огни грузовичка уже давно скрылись в ночи, а я все смотрю ему вслед.

Омсмайер прерывает мои грезы. Он неотрывно рассматривает мои перепачканные брюки. На лбу его собираются гневные складки. Я скалю зубы, пытаясь в зародыше подавить всякую неприязнь:

— Не мог бы я воспользоваться вашим телефоном?

— Вы были в моих кустах…

— Я, собственно…

— Вы стояли у окна…

— Тут вот какое дело… я вам сейчас все объясню…

— Зачем вам, к чертям собачьим, фотоаппарат?

— Нет, вы… вы все неправильно поняли…

Продолжить я не успеваю, ибо от молниеносного удара в живот сгибаюсь пополам. На самом деле это был легкий шлепок, но сочетание неожиданного толчка с пятью ветками базилика вызывает головокружительную тошноту и готовность расстаться с остатками ланча. Отпрянув, я поднимаю руки над головой, как бы сдаваясь на милость победителя. Это помогает мне сдержать тошноту. Я мог бы ответить ударом на удар, даже полностью облаченный я бы сделал этого бухгалтера, а без ремешков, корсета и пряжек я справлюсь с двумя с половиной Игуанодонами… но ночные приключения уже потеряли всю свою прелесть, и я предпочитаю закончить их миром.

— Что вы, черт возьми, о себе вообразили? — возвышается он надо мной, готовый заехать вторично. — Я чую, что вы из себя представляете. Раптор, правильно? Я намерен доложить о вас Совету.

— Вы не окажетесь первым. — Я выпрямляюсь и теперь могу посмотреть ему в глаза. Завтра пленки будут проявлены, так что я мог бы дать несчастному хорошую фору по части нелегальной деятельности.

Я протягиваю руку, и, к моему изумлению, Игуанодон пожимает ее.

— Меня зовут Винсент Рубио, — сообщаю я, — и я частный следователь, работающий на вашу жену. И будь я на вашем месте, мистер Омсмайер, то озаботился бы поисками хорошего адвоката по разводам.

На то время, пока динозавр соображает, что попался, причем основательно, воцаряется молчание. Я пожимаю плечами, выдавливаю из себя напряженную улыбку. Но хотя он сдвигает брови, я не замечаю у него на лице ни страха, ни ярости, ни раскаяния, ни любого другого из ожидаемых мной выражений. Этот малый просто… смущен.

— Омсмайер? — переспрашивает он, и разумение постепенно озаряет его чело. — А, так вам нужен Омсмайер? Он живет в соседнем доме.

Хорошенький вечерок. Я решаю прогуляться до дому. Может, паду жертвой ограбления.

На окне по-прежнему надпись: «ВАТСОН И РУБИО. ЧАСТНЫЙ СЫСК», хотя Эрни уже девять месяцев как покойник. Плевать. Я ничего менять не собираюсь. Через несколько недель после того, как Эрни попрощался с этим миром, ко мне зашел один засранец из домоуправления чтобы соскрести имя Ватсона со стекла, но я прогнал его метлой да еще бутылку рома кокнул. Хорошо, что к алкоголю я равнодушен, а то б еще больше расстроился — это был дорогой ром.

Каждый раз, когда я возвращаюсь в контору после долгой слежки, меня встречает аромат затхлых ковров, богадельни и невысушенного белья. Странно, если учесть, что ковры унесли за долги два месяца назад. Однако как бы тщательно я ни дезинфицировал все здесь перед поездкой, чертовы бактерии находят лазейку, чтобы сойтись, размножиться и заразить каждый дюйм помещения. Доберусь я когда-нибудь до этих паразитов. Не то чтобы дело дошло до личной вендетты с каждым, трудно ведь точить зуб на одноклеточное, но я постараюсь вести борьбу на новом уровне.

Еще печальнее, что я забыл вынести мусор перед уходом, а кроме того, здесь холодно, как на мезозойском леднике.