ИНТЕРВЬЮ С Р. БАХОМ

В сентябре 1991 года я была в Америке, на маленьком острове у берегов Тихого океана, который называется Оркас. Здесь проходил семинар Александра Эверетта^[1]. Однажды в перерыве между занятиями я сидела на открытой веранде, наслаждаясь морем и солнцем. Над моей головой планировал маленький белый самолетик.

— Это Ричард Бах^[2], — сказал мне местный индеец, сидящий рядом со мной.

— Как? Откуда он взялся?!

— Он живет здесь, — спокойно ответил индеец.

И я поняла: мне нужно встретиться с Ричардом Бахом. Я обратилась к Сергею Всехсвятскому^[3], который тоже участвовал в семинаре, с просьбой помочь мне организовать эту встречу. Сергей на острове был не первый раз, и все американцы с ходу принимали его за своего.

— Это невозможно, — сказал Сергей. — Ты знаешь, что такое в Америке быть звездой? Это человек, с которым мечтают встретиться миллионы. А Ричард Бах — звезда.

— Но ведь можно через полицию узнать номер его телефона.

— Его телефон не дают никому.

— Но ведь остров не такой большой. Я могу заходить в дома и спрашивать, где живет Ричард Бах, в конце концов кто-нибудь, да знает, и так я попаду к нему.

— Это называется вторжением в частное владение. Добром это не кончится. Пойми: Бах живет на этом острове как раз для того, чтобы его никто не мог найти.

И тем не менее Сергей обещал, что попросит своих друзей попытаться сообщить Баху, что мы хотим с ним встретиться.

А я тем временем стала приставать к американцам. «Мне нужно встретиться с Ричардом Бахом», — говорила я им. Реакция на эти слова всегда была одинаковая. Сначала дикий хохот, а затем короткая фраза: «Это не реально».

И тогда я поняла, что нужно расслабиться. В глубине души я была абсолютно уверена, что Ричарду Баху в большей степени нужно встретиться с нами, чем нам с ним.

Семинар закончился. Почти все участники разъехались, я же осталась, чтобы взять интервью у огнеходцев, живущих на острове. Сергей помогал мне. Во время интервью раздался телефонный звонок. Это был друг Сергея. «Где вы находитесь? Баху сообщили о вас, и он уже третий день звонит по всем телефонам, пытаясь найти вас. Он хочет встретиться с вами», — сообщил он.

В тот же вечер мы были у Ричарда. В своей шикарной вилле на краю скалы он выглядел бесконечно добрым, бесконечно мудрым и бесконечно, бесконечно одиноким. И я поняла, что не ошиблась: ему, пожалуй, нужно было встретиться с нами больше, чем нам с ним. Мы провели прекрасный вечер, какой бывает иногда с близкими друзьями, которых давно не видел.

Правда, я не могла быть полноценным участником этой встречи. Дело в том, что накануне я выкупалась в ледяном океане, после чего с моим голосом стали происходить странные вещи. К моменту встречи с Ричардом он совершенно пропал.

Но, наверное, это было то, что нужно. Ричард и Сергей быстро забыли обо мне, получая, судя по всему, огромное удовольствие от общения друг с другом.

Результат перед вами.

А. Яковлева, главный редактор журнала «Путь к себе», N3/92.

МОЙ ДАР — МОЯ ГЛУПОСТЬ

СергеЙ ВсехсвятскиЙ: Ричард, твои книги очень популярны в нашей стране. Но, с моей точки зрения, они воспринимаются в большей степени как поэзия, а не как литература. Когда я читал «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», я постоянно чувствовал вибрацию этой вещи. Я думаю, что идеи не оказывают такого сильного влияния на людей, как вибрация или форма, в которой эта идея воплощена. Мне кажется, форма, которую ты используешь, в большей степени действует на читателей, чем идеи твоих книг. Обращал ли ты на это внимание?

Ричард Бах: Я никогда не думал об этом. То, что ты говоришь, наверное, свидетельствует о том, что я очень точно использую ритм и делаю паузы в определенных местах текста. Может быть, поэтому мои книги напоминают поэзию. Я не знаю, что такое поэзия на самом деле.

С.В.: Не знаешь, что такое поэзия? Поэзия — это всегда ритуал. В поэзии всегда есть нечто шаманское. Проза — это больше магия. Проза держится на мужской энергии. Поэзия — более женская энергия, и ты больше шаман, чем маг.

Р.Б.: Мне трудно об этом судить. У меня очень узкий спектр внимания, и я не знаю, о чем пишут и говорят другие люди.

Вся моя работа очень эгоистична. Когда я работаю, я являюсь лидером только для одного человека — для себя. Но мне повезло: идеи, важные для меня, оказались важны для многих людей. Все эти годы находились люди, у которых возникало желание наблюдать за тем, как я пробираюсь по жизни, и улыбаться этому. Но я не знаю, как мои идеи сочетаются с концепциями других людей о высоком и низком, продвинутом или отсталом.

С.В.: Мы не говорим о правильном и неправильном, мы говорим о вибрациях или о музыке.

Р.Б.: В моей жизни было два момента, когда я как бы прозрел. Один из них был ночью. Я смотрел на звезды и передо мной был как будто занавес, которого на самом деле не было. Занавес отошел в сторону, и я понял все… В другой раз я испытал ощущение безграничного света, который был любовью. Свет был таким сильным, что я молил, чтобы он ушел, я не мог его выдержать. Для меня это было, как ядерная вспышка. Она, как озарение, дала мне силу, дала мне знание о том, кто мы есть и что есть наш дом, и что это — огромная красота. Я понял это и затем постарался рассказать об этом через небольшую игру.

Эта игра — то, что мы называем состоянием «здесь и сейчас», удовольствием, кайфом. И я живу ради этого удовольствия, этой игры. Для меня это источник наслаждения. Сейчас, когда я говорю с вами, или тогда, когда я разговариваю с читателями, я не знаю — интересно ли им то, что я говорю, или нет. Мне это очень интересно, и я могу говорить об этом до четырех часов утра. Я также могу сидеть до четырех часов утра и слушать другого человека — любого, кто скажет: «Я открою свое сердце и впущу тебя туда. Я поделюсь с тобой вещами, которые я глубоко люблю». Но вы можете подумать, что встречи такого рода у меня бывают очень часто. Нет. Это бывает очень редко. Например, тогда, когда я один или вместе с Лесли выступаю где-нибудь. После выступления нас, как правило, обступают люди — все, что они хотят, это задать вопрос и услышать ответ. И это все, чего и я бы хотел — спрашивать, что думает человек, чему он научился, что он хочет делать, что он не хочет делать, куда он идет, чего он боится. Я люблю задавать такие вопросы. Когда задаешь трудные вопросы, приходят ответы, о существовании которых ты и не догадывался.

В отличие от балерины, я люблю находиться вне состояния равновесия. Это мое естественное состояние.

И когда я встретил Дональда Шимоду из