тут же привалилась к моей груди.
— Тот факт, что мы любим друг друга, — сказал я, смакуя каждое слово. — Это же хорошая новость. Нет повода впадать в истерику.
Я пробежался руками вниз по ее спине, испытывая восторг и облегчение, что она снова вернулась в мои объятия, и воздвигнутая ею между нами стена, наконец, рушится.
— Но ты не можешь любить меня, — сказала она, высморкавшись снова. — Это все разрушит.
— В каком это хреновом мирке «это все разрушит»?
— В твоем, — произнесла она. — В твоем закрытом мирке. Нет, подожди. В моем.
Я глубоко вздохнул и притянул ее ближе.
— Пожалуйста, не могла бы ты начать формулировать свои мысли более понятным языком? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Она вздохнула и устроилась поближе ко мне.
— Джеймс, я люблю тебя. Я постараюсь.
Она взглянула на меня, на ее лице отражалось желание быть честной и почему-то страх.
— Я тоже тебя люблю, — сказал я.
Было здорово произнести эти слова вслух. Ощущение радости наполнило каждую мою клеточку, и я, обняв ее, притянул к себе. Глаза Одри все еще блестели, наполненные слезами, но ее лицо уже выглядело более счастливым. Я наклонился и поцеловал ее, мои чувства к ней были всепоглощающими и сильными.
Она почему-то отстранилась.
— Что? — спросил я. — Почему ты отдаляешься от меня?
— Я не хочу, чтобы ты любил меня.
— Какого черта? — рявкнул я.
— Потому что я не достойна тебя, Джеймс. Я не могу быть с тобой.
— Конечно, можешь.
Она покачала головой.
— Я — эскорт, Джеймс. Это модный термин для слова «проститутка», так, на всякий случай, если ты не знал.
— Я точно знаю, кто ты. Я не могу заботиться о тебе меньше, чем ты заботишься обо мне.
— Ладно, рада за тебя, — сказала она, отодвигаясь от меня чуть подальше, и вытирая глаза. — Я полагаю, что у твоей семьи на этот счет другое мнение.
— Рад за них. Они могут мне позвонить и выразить свое недовольство по этому поводу. Поверь мне, я бы не стал отвечать. Они могут идти куда подальше, выражая свое несогласие на мою голосовую почту, которую я никогда не проверяю.
Она вздохнула, и этот вздох говорил о том, что она сильно расстроена.
— Я думаю, что ты не понимаешь все до самого конца.
— А ты понимаешь? — спросил я, бросая ей вызов.
— Я понимаю, — ответила она, спокойно глядя на меня. — И сколь угодно разных способов решения я бы себе не представляла, ничего хорошего не получается.
— Значит, ты — пессимист, — сказал я, и притянул ее обратно к себе.
— Джеймс … ну, правда. Что насчет твоих родителей?
— Я разберусь с ними, — ответил я. — Мы прямо сейчас не должны давать им никаких объяснений — ни по поводу твоей матери, ни о твоем прошлом, или о чем-нибудь еще. Это не их дело, да и мы не готовы рассказать им что-либо. В конце концов, мы могли бы вообще никогда ничего не говорить им.
— Малыш, — сказала она, и на ее лице застыло выражение безнадежности. — Я не рассказала тебе о том, что мне сказала твоя мать, а она сказала это, думая, что я настоящая честная учащаяся художественной школы, а не эскорт.
Я выжидал. В моих висках опять началась пульсация.
— Что, — произнес я, не потрудившись облечь это в форму вопроса.
— Она сказала мне, что хочет, чтобы я порвала с тобой сразу после медового месяца. Она сообщила мне, что у твоих детей будет невероятное количество денег и ответственность перед обществом, поэтому им понадобятся родители, которые смогут им в этом помочь.
Моя голова начала раскалываться.
— И она сказала, что ты на это не способна, — констатировал я.
— Она так не говорила.
Одри пожала плечами.
— Ей и не пришлось. Я сама понимаю, что не способна на такое.
— Во-первых, это неправда. Ты прекрасно с этим справишься. Во-вторых, мне плевать, что думает моя мать. Меня никогда не интересовало ее мнение.
Одри посмотрела на меня.
— Я этому не верю.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.
— Мне кажется, ты понимаешь, о чем хотела сказать твоя мать, даже если ты и не хочешь это осознать. И я чувствую то же самое, — сказала она. — Твои дети будут одними из самых богатых детей в стране. Тебе будет необходим рядом кто-то, кто сможет помочь им с частными школами, благотворительными мероприятиями, правильным питанием, с теми вещами, о которых я даже не имею представления. Это не про меня.
— Ты сможешь всему научиться, — произнес я.
— Мне кажется, что мы опережаем события, — сказала она. — Дело в том, что твоя мать сказала, что я хороша для настоящего момента. После этого мне нужно исчезнуть, при этом она даже не знает, кем я являюсь на самом деле.
Она посмотрела на меня и в ее глазах отразилось страдание, а потом продолжила.
— Она предложила расплатиться со мной, Джеймс. После этой поездки. Я бы никогда не пошла на это, но я просто подумала, что ты должен знать об этом.
— Одри. Ты хочешь забрать деньги и просто уйти?
— Конечно, нет, — ответила она. — Но я думаю, что она права, потому что тоже считаю, что не подхожу тебе. Я даже не знаю, что ты хочешь от меня.
— Все, чего я хочу, — сказал я, притянув ее к себе, — это ты.
— Не говори мне таких вещей, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами в тоже время, как она прижалась ко мне. — Не смей. Я — ковбой, а ты на кровати. Все это может кончиться плохо.
Она высморкалась еще раз.
— Одри, — сказал я. — Пожалуйста, замолчи и перестань хлюпать носом. Ты же ковбой, помнишь? А ковбои не шмыгают носом.