Щекочихин Юрий Армия жизни

Предисловие

Олег приехал из Архангельска поступать на истфак. Убежденный хиппи — и на истфак, сдавать партийную историю? Но тянуло. Себя он называл «хиппи Вилли». Так он представлялся всем в общаге МГУ на Вернадского, где жил во время экзаменов, и на Пушке (Пушкинской площади), где тогда тусовалась неформальная молодежь.

На экзаменах Вилли не хватило полбалла. Но домой он решил не ехать и родителям не говорить. Болтался со старшекурсниками в общаге, философствовал, ходил на репетиции рок-группы. Пока оставался последний финансовый ресурс — червонец — и мелочь: одна копейка и три копейки. Предполагалось, что на эти деньги он должен добраться домой.

— Хиппи мы или не хиппи? Я вышел тусоваться на стриту.

Лето 1981-го. От жары плавился асфальт. Вилли превратил единственные джинсы в бриджи, чем привлекал внимание комсомольских дружинников.

…Место действия — Советская площадь (нынешняя Тверская) с памятником Юрию Долгорукому, через дорогу — в ряд автоматы с газированными напитками. К Вилли подходит девушка небольшого ростика. Вилли сразу признал в ней свою: длинные волосы, домашние тапочки, домашний халат — и все, больше на ней ничего не было.

— Будьте так любезны, угостите водичкой, — подчеркнуто вежливо говорит она. Точно своя.

Конечно, он взял — ей с сиропом, за три, себе — за копейку. Вот уже все допито, Вилли уже очарован.

— А у меня сегодня день рождения, — выдает девочка. Из кармана домашнего халата в цветочек достает документ: — Не веришь — посмотри. В свидетельстве указан город рождения — Ленинград. Девушка объясняет, что сбежала из дома, скитается: мол, «парента совсем не кайфовые». И Вилли решил устроить ей праздник, отметить.

— Мне захотелось сделать не как совки. Не вести в кабак, не распивать винище на лавке, — Вилли потащил девушку через дорогу, к цветочному ларьку. Два-три вида цветов, гвоздики по 13–14 копеек. Накупили на все десять рублей.

— Тебе повезло, у тебя день рождения в день взятия Бастилии, — и было ли это правдой, в тот момент было неважно.

Они ходили по площади и дарили всем цветы. Автобус с интуристами: сунулись к ним. «Флауэр пауэр, пис энд лав». Туристы были в восторге. Это привлекло внимание милиции. «У нас просто хорошее настроение, да и у девочки праздник!». Сотрудников это успокоило, они удалились.

Мимо шел мужчина — явно не московский. Рубашка в сеточку с коротким рукавом — такие Вилли помнил по поездкам в Украину, в Одессе такие многие носили.

— Скажите, пожалуйста, в связи с чем происходит дарение цветов? — строго спросил он. — Кто вас уполномочил? Вилли отмахнулся: дом пионеров имени Ленина на улице Ленина. Был уверен, что двойной Ленин отвадит странного персонажа. Персонаж ушел. А через некоторое время на площадь выехал милицейский «козлик». Знакомые два милиционера, только уже угрюмые:

— Пройдемте с нами, граждане.

Вилли и спутница решили не сопротивляться. В отделении на Пушкинской улице (сейчас Большая Дмитровке, отделение там до сих пор там) ребят держали несколько часов, ничего не объясняя. Мимо шастали милиционеры, поглядывали на странную девчонку с голыми коленками — Вилли оскорблялся этим. Ожидание было тягостным — и девочка стала тяготиться. Путешествие обернулось для нее совершенно неожиданным образом: она вновь залюбила родителей и захотела к маме.

Вот через пару часов Вилли вызывают — сначала одного. В кабинете опер в гражданском и дежурный.

— Ты, парень, попал, — говорят серьезно. — У девушки видим синяки, ты совершил домогательство к несовершеннолетней на сексуальной почве… Короче, светит тебе уголовка. Она в спецприемник поедет. Лучше сознайся.

Вилли выводят, девочку заводят. Девочку выводят, Вилли заводят. И так несколько раз.

— Она подписала уже много бумаг — и еще подпишет, к маме хочет. Мы видим, ты парень нормальный. У нас несколько ограблений нераскрытых. Нужен свидетель — просто поставь свою подпись, где надо. И езжай себе, даже до общаги тебя подбросим.

Девочка сидела на скамейке и плакала: «Это все из-за тебя».

— И тут я вошел в моральный тупик: что дальше делать? — говорит Вилли.

Ничего подписывать он, конечно, не стал.

Пока Вилли со спутницей томились в отделении, тот мужчина в рубашке в сеточку с короткими рукавами доехал до редакции «Комсомолки» на улице Правды. Действительно, он был из Украины — киевский собкор, приехал на общередакционное совещание. В редакции он похвастался своим подвигом — сдал хиппи в милицию. Он был доволен собой.

Среди сотрудников редакции такая новость вызвала одинаковую реакцию: какой ужас. Леонид Загальский, тогда корреспондент отдела науки, сразу вспомнил про Щекочихина (который недавно перешел в «Литературку») — Щекочихин всегда занимался подростками, писал о них, таскал в редакцию, и они сами к нему шли. Загальский позвонил бывшему коллеге…

В отделении что-то закипело — явно кто-то навел шороху. Вилли, конечно, не понимал тогда, что происходит. Откуда-то взялся толстый майор:

— Ребят, а вы чего здесь сидите? Сейчас я разберусь, — как-то мягко сказал он.

Майор извинился за «глупое недоразумение» и предложил развести ребят по домам. Девочка, уняв слезы, сообщила, что ей надо на вокзал, незаметно выскользнула, и будто испарилась. Вилли вышел на крыльцо один, майор нагнал — и протянул листочек. Номер телефона, «Юрий Петрович».

— Обязательно позвони, — заговорчески произнес майор. — Тебе дать денег на телефон-автомат?

— Кстати, да — дерзко ответил Вилли. — Было бы неплохо.

— Это говорит хиппи Вилли, кому я звоню?

— Это Юра. Все нормально-нормально, Вилли, я в «Литера-турке» работаю, приезжай ко мне, — без всяких предисловий выпалил Щекочихин на другом конце.

— У меня денег-то нет.

— Да ладно, ты же хиппи, не доберешься до Очакова?

В Очакове старые кирпичные дома 50-х годов. Квартира на первом этаже. Налево комната, направо кухня, стол с пишущей машинкой, книжные полки, диванчик у окна. Покосившийся пол: если в комнате положить бутылку, она аккурат по параболе скатывается на кухню — чпок — и в погреб.

Аскетичный всеприимный дом, через который прошли многие.

Вилли прожил у Щекочихина пять дней. Щекочихин ругался, что парень ездит на Пушку, волновался. «Я абсолютно убежден, ты должен быть журналистом».

Вилли уехал. Сходил в армию, вернулся. Приехал в Москву поступать. На этот раз уже на журфак.

Щекочихин отчего-то вцепился в Вилли: хотел, чтобы тот практиковался — писал, отправил стажироваться в