голову на полсантиметра вбок. Выражение лица едва заметно переменилось — снова забрезжила улыбка.

— Неудивительно, что ты так дергаешься, — сказал он. — Боже мой, парень, отложи пушку и присядь выпей. Я — не Первый. Я — Пятый!

Я перешел к одному креслу и жестом велел хозяину дома сесть в другое. Затем присел сам, опустив пистолет на колено, чтобы скрыть дрожь в руках. Пить хотелось так же сильно, как Ромео любил Джульетту.

— Что стало с Четвертым?

— То, чего и следовало ждать. Он был уже не первой молодости, за полтинник. Я хотел поговорить, а он — нет. Да и с какой стати? Он же владел миром.

— И давно это случилось?

— Больше сорока лет назад. Едва обосновавшись тут, я попытался выяснить: сколько нас таких. И ничего не вышло. — Он почти моргнул. — И тут объявился ты.

— С этого места поподробнее.

— Капсулы устроены так, что когда открываются, срабатывает сигнал. Короткий писк в микроволновом диапазоне. Если не ждешь, то и не услышишь. Жаль, никакой специальной техники не предусмотрено. Просто сигнал, извещающий о том, что ты идешь. Я пытался тебя найти, но ты пропал с радаров.

— Мне показалось, так лучше. Пусть даже твои черные хреново стреляют.

— Я распорядился стрелять транквилизаторами.

— Кое-кто от них заснул навсегда.

Он кивнул.

— Жаль этого коротышку, Джесса Ральфа. Когда мои люди застали вас на объекте, то сделали поспешные выводы...

— Кто-то натравил их на нас. Они ждали.

— Так ведь объекты «ВЕЧИНКОРПа» надежно охраняются...

— Проехали. Если ты хотел поговорить, почему записку не оставил? В доступном месте? Ты бы знал, где я стану искать. Так было бы проще, чем приказывать черным стрелять в меня снотворным.

— А ты бы поверил? Инструкции, которые Фрейзер вшил в мою мозговую пленку, описывали Старика в довольно мрачных тонах. Вот я и решил: лучше обстряпать все по старинке, чтобы ты шел по тому же следу, что и я. К тому же это имело дополнительный плюс: ты пришел тайком. Сам понимаешь: если бы просочился слух, что нас таких двое, это бы усложнило все.

— Ага, — сказал я, — наверное. Кстати, покажи запястье.

Он ненадолго задумался, потом закатал левый рукав.

— Другую. Не забыл?

Он показал мне правую руку: кожа — идеальная, ни следа шрама, который мог остаться только у Первого.

— Доволен? — Он немного расслабился. Я, наверное, тоже.

— Возможно, ты говоришь правду, — сказал я. — Но что это меняет?

— План был хорош. Старик на теме власти совсем сбрендил. Мне эта часть его личности не досталась.

— Так ты перенял у него эстафету, — сказал я. — Ничего не изменилось.

— Мир, который он построил, в один день не изменишь. Нужно время. Попытайся я изменить все разом, разразится хаос.

— У меня чувство, что положение дел только ухудшилось.

— Неудивительно, что тебя не в ту степь понесло, раз ты не с теми связался.

— Не с теми? Это с кем?

— Коротышка Джесс. Я думал, ты знаешь... Фрейзер — его дед.

— Я, похоже, многого не знаю, — признался я. — Возможно, когда настал мой черед, механический промыватель мозгов схалтурил. Может, расскажешь мне все с самого начала?

Лицо его стало жестче. Он посмотрел на меня и одновременно вдаль, в прошлое.

— Первую часть истории я помню очень хорошо, словно все происходило именно со мной. Фрейзер постарался, составляя пленки для промывателя. Они содержат подробные детали событий. Такое чувство, будто вчера все произошло...

Утро началось как обычно. Я позавтракал с Мэрион на террасе, затем отправился на завод. Там некоторое время мы с Фрейзером обсуждали налоги, после спустились в подвальное крыло — проверить, как идут дела. Мы собирали большой экспериментальный агрегат, он должен был принести баснословные барыши. Мы бы на годы опередили конкурентов.

Случилось все в половине одиннадцатого. Мэрион поехала в город за покупками. И взяла ребенка с собой. Остановилась у обочины, чтобы нарвать мне цветов, белых маргариток, первых в том году. Их всегда было много у пруда...

Когда они приехали в контору, меня в кабинете не было. Какой-то болван подсказал им, что я внизу. И они пошли меня искать.

Мы с Фрейзером стояли у криокапсулы, наблюдая, как Брауни прилаживает лист металла к обшивке. Крепление, видимо, сдало, и лист толщиной в полтора сантиметра упал с подъемника, перерубив провод сварочного аппарата. Полетели искры, повалил дым — мои девочки шли прямиком в пекло.

Я ринулся им навстречу, замахал руками, закричал, чтобы не приближались. Дочь увидела, что я ей машу, и Мэрион не успела ее задержать — малышка вошла в прямо в дым и стала задыхаться. Я снова закричал, веля ей уходить. Она меня услышала, обернулась и наступила на край пластины, а та была под напряжением.

Я первым бросился к дочке. Подхватил ее, закричал остальным, чтобы вызвали заводского медика, а этот баран, оказалось, уехал в гольф играть. Рядом не было никого, кто бы мог помочь. Дочка не дышала, сердце не билось. Я знал, через пять минут мозг умрет...

Тогда я сделал единственное, что оставалось. У нас уже работала холодильная капсула на жидком азоте. Я отнес дочь туда и велел Фрейзеру открыть крышку вверху приемной камеры. Он принялся спорить, и я его ударил. Они там все решили, что я спятил. Тогда я сам открыл крышку и вернулся за дочкой. Мэрион держала ее на руках, не желая отпускать. Пришлось отнять ребенка силой. Я отнес дочь к капсуле, сделал укол, завернул и опустил в камеру, закрыл и врубил ток. Окошко покрылось изморозью. Не прошло и минуты, как все закончилось. Я вернулся к остальным. Они схватились за оружие, откуда-то полицейского привели. Я мог бы их всех голыми руками в лоскуты порвать, но понимал: сейчас ошибки недопустимы. Моя дочь лежала в капсуле, замороженная при шести градусах по шкале Кельвина. Однако все пропало бы, не сумей я убедить остальных, что отдаю себе полный отчет.

Я поговорил с ними. Стараясь сохранять спокойствие, объяснил: малышка умерла, и мои действия не сделали ее мертвее. Если ее не трогать, она лишь останется в прежнем своем состоянии. Пострадала она до заморозки, а выяснить, как ей помочь, дело — врачей. И пусть до тех пор она остается в капсуле.

Фрейзер первым все понял и занял мою сторону. Он был без ума был от малышки. Он всех успокоил и вывел копов с предприятия, потом вызвал кучу яйцеголовых из клиники Мейо, а я отправился домой и за неделю уничтожил годовой запас спиртного. Мэрион куда-то запропастилась. Поговаривали, будто я ее крепко поколотил. Впрочем, я думал не о жене, о ребенке.

Обо всем узнала какая-то жадная до сенсаций репортерша, и в меня вцепились газеты. Обвиняли во всем — от убийства до разграбления могил. Закон предписывал похоронить