вы! — закивала Горбановская. — Ей неудобно было пикировать к моему поясу, проще было утащить с шапки! Но — ох уж эти генмоды, не в обиду вам будет сказано, Мурчалов!

— О, я не обиделся, — заверил ее шеф.

— Эта брошь — фамильное достояние, я заказала переделать ее из булавки для галстука моего драгоценного покойного супруга… Его дед был одним из создателей генмодов, и когда-то с помощью этой булавки управлял теми, кого он вывел. А после смерти деда булавка досталась мужу, он ею очень дорожил… Но, конечно, генмоды же ужасно злопамятны!.. Вы, Мурчалов, тому первое доказательство.

К моему удивлению шеф не зашипел на нее, а издал мурчащую трель, которая у него заменяла смех.

Внезапно Горбановская поймала мой взгляд и усмехнулась.

— А вы, девочка, наверное, думаете, что я ужасная шовинистка? Нет, тут вы не правы. Я за равноправие, к людям тоже отношусь без иллюзий.

…Когда мы выходили из особняка госпожи Горбановской, я не удержалась от комментария:

— Что за особа!

— Не слишком приятная женщина, — согласился шеф. — Даже не предложила мне сметаны… Но зато и не порубила саблей, а с ее темпераментом это уже плюс. К тому же у нее порядочные знакомства.

Мы вышли на улицу, где народу стало еще больше, а движение оживленнее: подходило обеденное время, и из многих контор на улицу выходили служащие. Некоторые торопились домой, к семьям, другие присаживались за столики кафе, стоящие прямо на тротуарах, третьи покупали пироги тут же, на улице, и шли перекусить в ближайший сквер. Над толпой разносились голоса лотошников, рекламирующих пироги, калачи и квас. Не только шефу не досталось сметаны: я тоже вспомнила, что давно не ела. Ох уж эта Горбановская!

— А откуда вы ее знаете? — спросила я, подхватывая шефа на руки, чтобы не потеряться в толпе. Он тут же забрался мне на плечи, что в такую жару было неудобно, зато он мог говорить прямо мне на ухо.

— Так, оказал когда-то давно некую услугу. Она мне, конечно, заплатила, но меньше, чем следовало бы… никогда не позволяйте рассчитываться с вам одними деньгами, Анна, это непредусмотрительно. Во всяком случае, теперь мы кое-что знаем.

— Да, — сказала я. — Она носила контрольную булавку как украшение! Как это… — меня передернуло. Вот уж гадость, я о них читала. — Очень понимаю эту ворону! — с жаром воскликнула я. — Если бы я была генмодом и увидела бы такое на улице, я бы!..

— Если бы вы были генмодом, вы бы улетели оттуда, теряя перья, — шеф нетерпеливо стукнул меня хвостом по плечу. — Ни один генмод по доброй воле не коснется контрольной булавки, даже если она давно деактивирована. Именно так они и настраиваются — прикосновением.

— Ой… — сказала я.

Только представить себе — одно прикосновение, и ты полностью теряешь личность и волю, становишься рабом того, кто держит контрольную булавку!.. Это, кстати, говоря, не обязательно булавка, но, когда генмодов создавали, контрольные устройства часто маскировали под небольшие украшения. А декоративную булавку может носить и мужчина, и женщина.

— Значит, это был генмод под чьим-то контролем? — спросила я в испуге.

— Возможно, — неохотно сказал шеф, — но тоже маловероятно. У большей части молодняка уже нет этих генов… впрочем, тут кому как повезло. И к тому же подконтрольный генмод, коснувшись контрольной булавки, мог сменить хозяина. Не думаю, что его владелец, — шеф проговорил это слово со сдержанной, но очевидной ненавистью, — стал бы так рисковать. Нет, мы вряд ли имеем дело с генмодом. Скорее всего, это была обычная ворона.

— Но размер! И голубые глаза…

— Вопреки стереотипам, генмоды не так уж отличаются размерами от обычных животных. Просто мы, как правило, живем в лучших условиям и умеем позаботиться о себе. Ворона могла быть просто упитанной. Что касается голубых глаз… вы никогда не слышали о контактных линзах?

Я помотала головой.

Шеф вздохнул и пощекотал мне ухо усами.

— Ну, значит, мы пойдем в единственное место в этом захудалом городишке, где их продают. Там и познакомитесь.

Глава 2. Ворона, верни ворованное — 2 (фин)

«Единственный магазинчик» оказался в Дельте — это совсем рядом с Аметистовым концом. Хоть тут повезло! Я очень не хотела опять возвращаться в пневмотрубу.

Купол закрывает только Аметистовый конец, в Дельте река Неперехожая, что делит город на две половины, разливается свободно… не считая тех ее частей, что целиком убрали под землю. Говорят, когда это сделали, многие возмущались решению Городского совета. Я этого не помню, я была ребенком.

Но в старых журналах мне попадались дагерротипы и скетчи того, как Дельта выглядела раньше. На мой взгляд, не очень-то она изменилась, зря люди возмущаются. Только там, где раньше мостики изгибались над каналами, они теперь изгибаются над посадками молодых звездных деревьев. По мне, так звездные деревья красивее каких-то каналов, не воняют тиной и не разносят заразу.

Конечно же, я знаю, что звездные деревья высаживали вовсе не ради украшения города — это стратегический ресурс.

Перед тем, как выйти из-под купола, шеф напомнил мне:

— Не забудьте надеть пальто и застегнуться хорошенько.

— Да-да, — рассеянно ответила я, разглаживая складки.

Ничего, не так уж и страшно, я боялась худшего.

Морозный мартовский воздух снова ударил меня в лицо.

Здесь, в Дельте, снега бывает куда больше, чем у нас — говорят, что снежные тучи часто вываливают свой груз, зацепившись за башни Оловянного конца, и не доносят его до Рубинового и Медного. На самом деле это чушь: башни вовсе не так высоки; все дело в ветре, который у нас, на возвышенности, гуляет свободно и уносит снег. Поэтому меня не удивляли сугробы, громоздящиеся кое-где до окон домов. Хорошо, что с обочины снег хотя бы убирают.

Снег сыпался с неба и сейчас, мелкий и мерзкий. Мы нашли от него укрытие в самом странном магазинчике, который мне только приходилось видеть.

Когда мы поднялись на высокое крыльцо с красивым кованым козырьком и прошли в первое помещение, я подумала, что передо мной очередная мелкая лавочка, вроде тех, где кончаются и начинаются пневмоходы под городом, и что торгует она книгами или рисованными альбомами. Но потом я увидела, что раскрытые тома, стоящие тут на всех полках, на самом деле каталоги, и что слева от стойки есть еще одна дверь, ведущая в удивительно длинное помещение, откуда доносились запахи влажной земли и сосновой смолы.

Несмотря на то, что, открываясь, дверь звякнула колокольчиком, нас никто не встретил.

— Погодите, Анна, осмотритесь, — сказал шеф, элегантно выпрыгивая из моей кошелки. — Сейчас я пойду поищу хозяина.

Я