вздёрнула вверх подбородок, но потом поняла, что гордиться не стоит.

   - Я не боюсь, - соврала она. - Просто не понимаю, что там творится. А после тётушкиных рассказов вообще муторно становится, везде чудится небывалое.

   - Да ты, наверное, баллад господина Бабочкина лишку перечитала, - не сумел сдержать ехидства Ваня. - Я же видел, как ты взяла книгу с полки чтения для дам и в комнату к себе отнесла. А что вернула, не видел.

   - Как же ты мог видеть? - изумилась Лиза и нахмурила лоб: уж не издевается ли над ней брат.

   - Открою тайну: я тоже крадучись книги брал. У матушки-то разрешения не дождёшься, а батюшка во всём на неё полагается. За шкафом стоял и всё видел, - ответил старший брат и нехорошо так улыбнулся, будто он Лизу в чём-то обошёл.

   - А не боишься, что донесу? - спросила сестра.

   - Ты ж не донесёшь, так ведь? - победно рассмеялся Ваня.

   Он был добр, великодушен, никогда не глумился над слабыми. За это его любили дома и в гимназии. Брат сказал: "Идём!" - и поманил Лизу за собой.

   Когда высокая дверь с резным узором отрезала от детей освещённый ласковый мир матушкиного будуара, перед ними открылась тёмная анфилада залов.

   В окна, наполовину закрытые гардинами, лился умирающий свет заката. Под высокими потолками и в углах уже таилась настоящая ночь. Каждый высокий стул, каждый шкаф приобретали значительность и казались жителями ночи, с которыми шутки плохи.

   Впрочем, так думалось Лизе, Ваня неторопливо шествовал по паркету, издававшему еле слышный скрип и неповторимый, какой-то "покойничий" запах. В восковой струе явно ощущался ладан.

   - Ну что? Дальше сама или всё же проводить тебя? - спросил брат, полуобернувшись к Лизе.

   Она словно только сейчас увидела, какой он высокий. Сумерки "слизали" родные черты лица, а тени состарили брата. Глаза его блеснули.

   Лиза отшатнулась с бьющимся сердцем.

   И тут раздался этот звук...

   Лиза всегда, когда его слышала, пугалась до того, что чувствовала свои ноги, которые неслись прочь, словно отдельно от тела. Деревянно-непослушные, они цеплялись башмаками за ковры. А сердце раздувалось и становилось огромным, билось так, что чуть ли не выскакивало из груди.

   Огромная дверь шкафа со скатертями и обеденными принадлежностями скрипнула, равно как охнула, и открылась. Напротив, в другом конце столовой, тускло засветилось такое же громадное зеркало. Его поверхность пошла волнами.

   - Что за ерунда? - удивился Ваня. - Сколько раз здесь ходил даже ночью, без свечей и ламп, но ничего такого не случалось...

   Лиза не ответила. Она тяжело и быстро дышала, точно бежала куда-то.

   Ваня направился к открывавшейся всё шире и шире дверце.

   - Ваня... не надо... побежали... - только и смогла прошептать Лиза.

   - Вот ещё, - небрежно откликнулся брат.

   В его спокойном голосе не было и тени того ужаса, что испытывала Лиза.

   Скрип дверцы превратился в стон - хриплый и протяжный. Лиза покрылась потом: она когда-то уже слышала такой же с сундука в детской, на котором любила прикорнуть её старая нянька. Однажды Лиза пыталась разбудить её, но не смогла. Лизу увели к матушке, а после нянька не появлялась.

   Резкий хрустальный звон донёсся со стороны зеркала. Его гладь больше не сияла. Внутри дубовой рамы соседствовало две стихии: сияние и чернота.

   "Зеркало отражает шкаф напротив", - догадалась Лиза.

   А Ваня уже стоял перед ним и вглядывался в кромешную темень, открытую перед ним наполовину.

   - Вот так оказия! - воскликнул он. - А где ж полки со скатертями и самовары?

   - Ваня, отойди, пожалуйста! - взмолилась Лиза. - Пойдём отсюда!

   Брат вдруг поднял руку вверх - замолчи, мол.

   В зале не было полной тишины, словно бы массивные гарнитуры получили возможность кряхтеть, вздыхать и переминаться на паркете. Но это были тихие, "домашние" звуки.

   На их фоне слышалось хриплое, со свистом дыхание.

   - Да не бойся ты так, Лизка, - сказал Ваня. - Дышишь, как паровая машина, что нам на занятиях показывали. Сейчас посмотрим, что тут за явление, посмотрим и подумаем, как его можно объяснить с точки зрения естествознания.

   Лиза зажала рот ладонью. Да, было страшно, но это не она так надрывно дышала!

   Ваня твёрдо подошёл к шкафу и рванул вторую створку двери.

   Лиза против воли громко ойкнула. Брат снова сделал упреждающий жест.

   Из шкафа лился больной, слабый, но ровный синеватый свет.

   Задней стенки, как и полок с обеденным скарбом, не было.

   Пахнуло спёртой вонью, сапогами, горьким и въедливым табаком. Из мути вони и света проявилась кровать со сбитой постелью. Бельё было заношенным, плохо стиранным и, похоже, никогда не чиненным. Как у несемейных подёнщиков в их халупах. Лиза с матушкой дарила им новое на День Создания Мира.

   Она обняла брата и стала выглядывать из-за его плеча.

   - Что за ерунда? - произнёс Ваня.

   Перед ними распростёрся тяжело раненный мужчина. Отросшие волосы свалялись и топорщились, щеки, подбородок и горло до острого кадыка покрывала негустая светлая щетина. Губы под взлохмаченными усами были искусаны, даже изорваны.

   Лиза тихонько захныкала от жалости. Ей, юной обитательнице Мира, где все только и делали, что желали ему всяких благ, никогда и ничто не угрожало, поэтому добрые чувства не встречали препятствия в виде боязни лично за себя и изливались без всякого удержу.

   Ваня тихо и строго сказал:

   - Елизавета, помолчи, пожалуйста. Наверное, перед нами такое же явление, что и в рассказах тётушки. Я должен ознакомиться с ним, ничего не упустить.

   -