вроде бы и повидняло, по крайней мере я различал по шуму дождя, где вода, а где нет. Но вот беда – дорожные колеи стали разбегаться в разные стороны и сплошь пропадать в мелких болотах. Болота я переходил без особых затруднений, но всегда ошибался в выборе направления дороги; она выныривала из болота непременно где-то сбоку, и немалых трудов стоило отыскать эти заполненные водой параллельные колеи. Несмотря на дождь и холодный ветер, я вспотел и расстегнулся.

Теперь уж я и сам не знаю, как все это случилось, – но я заблудился не в лесу, не в поле, а в болоте. Болото как болото – поначалу мелкое, шел по нему и вроде бы дорогу чуял под ногами – колеи. Потом провалился один раз по пояс, второй – нахлебал в сапоги воды, повернул назад – шел, шел, а берега все нет. И глубина – в пояс. Повернул направо, налево – куда ни пойду, везде глубоко… Сапоги держу за голенища – под самый пах натянул, а чуть оступишься, глядь, – и опять залил через край. Идти напролом – плюнув на то, что заливает? Но куда? А если там еще глубже?.. Плыть? Далеко не уплывешь в плаще да в резиновых сапогах. Да и куда поплывешь, когда в трех шагах ничего не видно?

И вот я остановился посреди болота, стою почти по пояс в воде, держусь за голяшки сапог, – хвост плаща в воде, кепка промокла, вода течет по вискам, по шее за шиворот. Стою в кромешной тьме, посреди ночного безмолвия – только тихий шум дождя о воду, как шелест листьев. Поначалу я все озирался по сторонам – в надежде увидеть берег или хотя бы какой-нибудь предмет. Потом как-то внезапно и остро сообразил, что забреди я поглубже, выбейся из сил, – кричи до хрипоты, никто не услышит, никто не придет на помощь. И мысль, что можно утонуть в этом грязном и паршивом болоте, наполнила меня холодным отчаянием. Я вспомнил почему-то прочтенную в детстве историю о том, как охотник попал в волчьи капканы. Сам поставил и сам же попал в них. И рисунок вспомнил, как он лежит беспомощный, вытянувшийся во весь рост – руки и ноги скованы железными челюстями капканов. Эта картина часто преследовала меня в детстве: я переживал все это, как будто сам попал в эти капканы: более всего меня поражала при этом беспомощность человека, что помрет он от голода, и еще то, что никто не знает и никогда не узнает про это. Вот эта беспомощность – тебя могут терзать волки, мучить голод, а ты ничего не можешь, и никому до этого нет дела, – меня просто угнетала.

И, стоя посреди болота, я пережил нечто похожее на то мое детское отчаяние… Мне хотелось бежать и бежать без оглядки из этого проклятого болота, но какая-то сила сковывала меня. Я стоял, понуро ссутулившись, слушал, как хлюпала кругом вода, и память услужливо подсовывала мне полузабытую чертовщину.

«Намедни Левку Головастого на Каменском болоте нашли… Еле отходили. Закоченел совсем и воды нахлебался… Как он там очутился? Черти отвезли. Иду я, грит, в Ефимовку, домой, – догоняют меня в поле на тройке с бубенцами. Тпру! Садись, Левка, подвезем! И ребята вроде знакомые… Веселые! Сел я – и понеслось, замелькало – где земля, а где небо – не поймешь. Песняка наяривают. И я с ними заодно… Вроде бы и гармошка была… А вот как в болоте очутился, убей, грит, не помню. То-то и оно-то… Не пей в сумерках-ти. Не броди по дорогам. Смутное это время – самый разгул для чертей…»

«Они с целью заводят людей в болота. С це-елью… И в озере кто утонет или в пруду – тожеть их дело. А почему? Потому как ездят они на этих утопленниках. Ты думаешь, из кого черти тройки набирают? Из утопленников. В коренники мужики идут, а на пристяжку бабы. Намедни к Петьке Карузику заехали ночей: „Подкуй лошадь!“ Он завел ее в станок, взял заднюю ногу – ан не копыто, а пятка… Новенький, значит, у них. Объезжали. Накануне как раз Мишка Коровятник утонул».

«А откуда взялся этот Пантелеевич? Кто он такой? – начинаю поневоле думать я. – Он даже фамилии своей не назвал. А в каком он колхозе работает? Почему не поздоровался с ним тракторист? Где он живет? Ничего не сказал…»

Я вспомнил, как подошел он ко мне в тумской чайной: сутулый, плечистый, одутловатое красное лицо, глубоко посаженные медвежьи глазки. «Проездом, значит», – сказал он. Откуда он знал, что я проездом? А может, я по делам в Туму приехал? Ведь я никому не представлялся. И почему к нам никто не подошел, пока мы сидели и пили? Ведь за столиками было полно народу. Кругом теснота, а у нас свободно. Если он и в самом деле работал в Туме или в ближнем колхозе, так ведь нашлись бы у него и знакомые. По крайней мере кто-нибудь поздоровался бы с ним. Никто не подошел, никто не подсел к нам… «Ах я идиот! Ну с кем я связался?»

«Да глупости, глупости все это, – отмахивался я. – Нет, погоди, погоди… Если бы он был здешний, неужели он не знал, что по дороге в Бузиново проехать нельзя? Ведь знал бы. Шофер не сидит на печке. Конечно, знал! Недаром его тракторист предупредил, а он только усмехнулся…»

«Да ерунда… Просто понадеялся на себя. Не впервой, мол, проскочим».

«Ага, а то он из Рязани приехал? Не знал, что за лесом болото? Да что там говорить. Ему в любом случае надо было отдать меня трактористу. И меня не мучить, и себе не рисковать.

В любом, если бы он был добрым человеком…»

«Ну, какая чепуха! – пытался я урезонить себя. – Ведь он сам рисковал засесть в лесу».

«Рисковал, да не засел. В том-то все и дело. Ехал по лесу целиком, по кочкам, по кустарнику, и не засел! Скажи я кому-нибудь – не поверят! Засмеют! А потом еще и посветил мне, посигналил – лезь, милок, прямо в болото! Ах я идиот, ах идиот… Ну, кому я доверился, кому?»

«Постой, да он и фуражки не снимал ни разу. Да, да, не снимал… И в чайной за столом сидел в фуражке…»

– Но-о! Е-кэ-лэ-мэ-нэ… – раздалось где-то сзади, совсем близко.

Я обернулся и замер: шагах в десяти от меня что-то чернело: дерево – не дерево, человек – не человек. Вроде бы слишком высокий, и прямо на воде стоит. Меня словно толкнул кто-то, словно в ухо дунул и явственно сказал: «Вот он!» Да, это был он – Пантелеевич, высокий, плечистый – стоял на воде, широко расставив ноги. Я хотел крикнуть, но не смог и попятился назад.

– Да ну же, бегемот! Чего стала!

Захлюпала вода, громыхнуло дровяным стуком колесо, и черный человек колыхнулся, поплыл над водой, растопырив ноги. Да это ж повозка!

– Стойте! – закричал я и бросился к повозке.

Я бежал, разбрызгивая воду, будто на мне был водолазный костюм.

– Стойте!

– Стою, хоть дои, – ответил насмешливо сверху возница. – Откуда тебя вынесло, Христос с тобой?

Он стоял на двухколесной таратайке, держась за вожжи.

Я ухватился одной рукой за нахлестку, вторую подхватил возница и вытянул меня наверх.

– Держись за меня, – сказал он, потом обернулся к лошади и натянул вожжи. –