легкомысленность, с которой отец забавлялся этой мыслью. Впрочем, и отца можно понять - хоть странное их и абсурдное, в общем-то, существование длилось уже больше года, можно ли к нему привыкнуть? Ну, привыкнуть - положим, ко многому человек привыкает… Но понять, найти обоснованным? Нет.

- Мне кажется, человек он умный и опасный. Из тех, что знают больше, чем говорят, чем говорят даже своим соратникам…

То же 12 июля, утро

- А о Никольском ты что скажешь?

- О каком таком Никольском?

- Ну этот… Заместитель он нашего коменданта или личный оруженосец, уж не знаю, - хихикнула Мария.

- А, жердь в шинели?

Про жердь в шинели - это было, положим, неправда, потому что никогда в шинели Никольский перед ними не появлялся, жарко для шинели в середине-то лета. Впрочем, наверное, и в этом тёмном плаще не слишком-то прохладно, однако, никто, кажется, никогда не видел его без этого плаща, словно рос он прямо из его худых плеч и являлся таким же продолжением его тела, как каштановые, тронутые сединой волосы и жидковатая бородка клинышком. Впрочем, может быть, ещё увидят - он здесь всего-то, получается, три дня, но Мария вот почему-то уверена - надолго.

Девушки сидели на кровати Ольги, придвинутой к окну - Ольга всё жаловалась на нехватку воздуха, вот и подвинули кровать сюда, ровно хотя бы до того времени, как Ольга начнёт жаловаться на сквозняк - и судачили. Татьяна, сидевшая отдельно, порой бросала на них взгляды, полные неудовольствия - шитьём сейчас занималась, по-честному, одна она, у остальных же их работы праздно лежали на коленях, лишь время от времени они лениво, для галочки, делали в них пару стежков. Впрочем, Татьяна и сама не могла не сознаться, что беседа увлекает её. Мало хорошего в праздных пересудах, но к жизни они ближе, чем мёртвая материя, даже пусть и добротной ивановской мануфактуры.

- Страшилище, - фыркнула Ольга, - костлявый, страшный. И взгляд у него нехороший. Злодейский. В нём всё злодейское! Борода эта…

- Борода - у митрополита, - наставительно сказала Мария, - а у него так, бородёнка.

- Я о том и говорю. Козлячья…

- Он тебе что, что-то резкое сказал? - подала голос проницательная Анастасия.

Ольга раздражённо дёрнула плечами, ясно давая понять, что, если и сказал - пересказывать здесь это она не намерена.

- Ну уж да, он язвительный, - согласилась с каким-то даже удовольствием в голосе Анастасия, - и не пустобрёх, редко от него что услышишь.

- Зато как услышишь… - закатила глаза Мария, - этот акцент невозможный… Тебе хорошо, Ольга, твоё имя и не исказишь толком. А каково Насте? «Анасштасия», - Мария безуспешно попыталась подражать выговору Никольского, сёстры рассмеялись.

- О, и о чём же он говорил с нашей маленькой Анасштасией? Публика жаждет подробностей!

- Откровенность на откровенность, - Настя показала сестре язык.

- Увы, но о чём он может говорить, кроме как… «Не поведаете ли, что за удивительный мир открывается вам через щель в заборе, великая княжна? Прежде чем я устрою разнос караулу, а заодно и вашей матушке, попускающей беззастенчивое нарушение режима?»

- Пашку опять выглядывала? - напрямую спросила Настя, - дело глупое, сама понимаешь, не станет он так рисковать.

- Знаю, - вздохнула Мария, - ещё и от Ваньки так ничего и не слыхать… Кой чёрт засекли его с этим пирогом… Раз бы в жизни повезло человеку?

- Вам и так долго везло, - хмыкнула Ольга, - нашёл бы Юровский эти ваши записочки в ватерклозете - долго б животик надрывал… А уж если б нашла маман, так пожалуй, ещё бы хуже было.

- Вот только сдай! - гневно насупилась сестра.

- А чего я? У нас Танечка по этой части!

- Ольга! - Татьяна в гневе вскочила.

- Ой, невинную оговариваю!

- Сестрицы, не ссорьтесь!

Ольга с невозмутимым будто бы видом демонстративно вернулась к шитью, будто меньше всего это сейчас её касалось. Однако долго молчать она, конечно, не собиралась.

- Между прочим, вот тебе, Машка, любопытнейший образец для твоих упражнений. Ты ж как раз сейчас рисуешь всё больше такое мрачное и кошмарное, хорошо, маменька из этого только «Старую часовню» видела. Так вот хороший тебе образец, для рисунка какого-нибудь упыря!

- Ну, это уж слишком! - возмутилась Анастасия, - вижу, что очень он тебе невзлюбился, только упырём-то ругать человека за что?

- Не очень-то и мрачное я рисую, - возмутилась уже по своему поводу Мария, - где ж «Часовня»-то мрачная? Тёмная, это верно - а какая ж она должна быть, если она старая? Да и ночь там у меня, там и месяц над нею… Тоже радовалась безумно, конечно, когда Пашка мне акварель новую притащил, а то боялась же, увидит маменька, как много коричневого и чёрного ушло - недовольна будет…

- Спёр где-то, - с довольной улыбкой вставила шпильку Ольга.

- А мне от этого рисования ничуть не грустнее, а наоборот, веселее и легче, страшное - оно и не страшное совсем, и словно всё страшное только на бумаге существовать может…

- Так я его самого и не ругаю! - продолжала дурачиться Ольга, - сам он, может, и не упырь… Хотя как знать, я б не удивилась… Нарисуй, Машка, только нос ему ещё крючковатее сделай, и самого костлявей, жаль только, говор никак не нарисуешь. Чем не змеиное шипение?

- А по-моему так - шелест листвы скорее, - возразила Анастасия.

- Ну пусть даже так, всё равно ж зловеще.

Чем это он успел её так уесть, думала Анастасия. Хотя, наверное, дело просто в том, что все книжки, какие ей было интересно, Ольга уже прочитала, и сейчас читает неинтересные, а когда она скучает - она очень раздражительна, и под раздачу ей попадают правые и виноватые, просто мимо некстати прошедшие. Провести бы эксперимент, подговорить этого самого Никольского принести Ольге какую-нибудь интересную ей книжку, и послушать, как тогда она будет говорить… Увы только, сложно было б такое исполнить…

========== 13 июля. Нерассказанное ==========

Примечание: намеренно искажены только несколько фраз, чтобы обрисовать выговор Никольского, как я себе его представляю, но писать так всё время я просто не выдержу)

Чем без сомнений могла гордиться Анастасия - и пользовалась в своей жизни не раз и не два - это умением совершенно неслышно приближаться на цыпочках. Обладая таким талантом, грех удержаться от искушения, даже если и есть