Они приехали в конце августа, новые соседи. Молчаливая дверь, скрывающая пустые комнаты, чужая своей таинственной неприступностью, вдруг оказалась распахнутой настежь. Ходили какие-то люди, сильные, кряжистые, одолевали узкие лестничные проемы, и пустые коридор и комнаты пополнялись чужими шкафами, диванами, коробками, сваленными в общую кучу. Ревел на улице большой грузовик, и суетливые женщины кричали в проем лестниц, пересчитывая багаж и свою старую жизнь.

  И в разгар беготни, кряхтенья, проверок, примет ли квартира в себя древний тяжеленный комод, появилась Она. С горшком, в котором изнывал от тесноты толстый ствол с листьями, и школьным портфелем. В клетчатой рубашке и джинсах, штанины которых были закатаны как манжеты у рукавов. У нее были короткие - до мочек ушей, ровно обстриженные темно-каштановые волосы. И смелая улыбка. А еще она готова была дать сдачи, и это читалось на ее лице.

  И звали ее Дина.

  Ее окликнули - ее отец, высокий и спокойный, огласил зычным уверенным голосом: 'Дина, передай маме, чтобы книги сразу проносили в комнаты!' и она ответила звонко и свободно: 'Хорошо!'

  А потом посмотрела на меня.

  'Значит, тебя зовут Дина', - сказал я, наверное, уже чувствуя в ней какие-то понятные и приятные мне свойства. Не просто еще одну девчонку, что живет по соседству, играет в куклы и, не замечая, проходит мимо. А необъяснимое родство, созвучность чего-то там, что скрывается за привычками, характером и волей.

  И она, скорее всего, поняла это в первое же мгновение, только не сразу признала, проявляя маленький твердый характер.

  Дина тряхнула короткими волосами прямо перед моим лицом и прошла в свою квартиру.

  На следующий вечер по случаю новоселья соседи устроили большой пир. Мои и Колькины родители, стесняясь, заходили другом за другом в тесный от вещей коридор, слушали объяснения, что все еще не распаковано, перепутано в спешке - радушные гостеприимные извинения за беспорядок, и сами смущались. Бабушка и мама Дины бегали из кухни в комнату, нося тарелки с едой, вилки, рюмки. Потом вместе с ними стали бегать наши мамы, и незаметно оказалось, что, пока мы сидели и косились друг на друга, а больше всех - отцы, они там все перезнакомились и занялись перечислением, кто какие оценки носит из школы, и всякими другими дурацкими разговорами.

  Нас посадили с краю, и мы оказались рядом: Дина, я и Колька. Взрослые звенели рюмками и охаживали большой рифленый графинчик, в котором булькала их любимая гадость, а нас задобрили компотом. Вишневым компотом из большой трехлитровой банки, в котором были ягоды, совсем без косточек, так что, их можно было набирать полный рот, не боясь за зубы.

  Тогда мы и познакомились по-настоящему.

  Дина тоже любила вишневый компот. Еще она каталась на велосипеде, на подлинном спортивном, с тормозами на руле и специальными накладками для ног на педалях; он стоял разобранный где-то в коридоре. Она не любила играть в куклы, и носила в портфеле, чтобы точить карандаши, настоящий столовый нож.

  Она была своей, девчонкой-кладом, девчонкой-товарищем и, не сговариваясь, мы приняли ее в свое братство. Ну, не совсем, приняли, просто стали считать ровней себе.

  Еще через день мы встретились случайно. Она, как и я, шла заправлять сифон для газированной воды. Такой пузатый, оплетенный ремнями баллон из толстенного стекла с ручкой и носиком на металлическом набалдашнике.

  Я не очень любил ходить туда, через пустырь, на задний двор дальнего магазина, где в маленькой будке священнодействовал толстый продавец в белом халате. Идти было далеко, и всегда перед небольшим окошком толпилась очередь.

  В этот раз все оказалось не так - совсем быстро и весело. Говорила, она, говорил я, мы примеряли сифоны друг к другу, восторгались сиропом в узкой колбе с краником, который, соединяясь с пресной водой, преображал ее в невозможное объедение - и оказалось, что дело сделано, пора возвращаться.

  Продлевая минуты, я повел ее дальней дорогой, показывая наши с Колькой потайные места: стройку, которая была огорожена худым забором и котлован, отвесные склоны которого уходили в бездну, а из нее вздымались острые пики железных прутьев и бетонных надолбов.

  Это была наша заповедная страна, куда еженедельно отправлялись экспедиции, и где в мире, полном опасностей и приключений, мы проводили лучшие часы.

  К своим дверям мы вернулись закадычными друзьями. И ее сифон и мой был наполнен только на половину: остальную воду мы выдули по дороге, и это было почти как братание. Только не кровью, а шипучей булькающей газированной водой.

  Через неделю или две она пришла домой к Кольке. Когда я застукал их, они возились с коллекцией марок Колькиного отца. С толстыми бархатными альбомами, фиолетовый цвет и нежная ворсистая поверхность которых всегда приводила меня в трепет.

  Каждый альбом имел черные плотные листы с множеством прозрачных полосок через весь лист. Полоски держали марки, бесконечное количество разных удивительных марок с ячеистыми краями. Там были целые коллекции кораблей, самолетов, видов городов, цветов и животных. Там были марки 'Почта СССР', красочные марки стран-соседей, сочные картинки с надписью 'Монгол Шуудан', и, чудо из чудес - кубинские и африканские.

  Их можно было рассматривать днями, приближая большое увеличительное стекло к самому рисунку, чтобы рассмотреть каждую подробность иного мира - и всякий раз находя и останавливаясь на новой...

  И поэтому, увидев Кольку и Дину вдвоем, склоненных над очередным чудом, я испытал нечто вроде ревности, маленькое недовольстве человека, лишенного своих коренных прав.

  Я восторжествовал через день, когда Дина пришла ко мне за спичками. Через десять минут бабушка позвонила в дверь, получила давно забытый маленький коробок и ушла без внучки, которая не могла, несмотря на все увещевания, оторваться от большой ГДР-овской железной дороги с электровозом и тремя вагонами.

  Конечно, электровоз мало походил на черный локомотив с большой паровой трубой