Литвек - электронная библиотека >> Димитр Коруджиев >> Современная проза >> Невидимый мир

Невидимый мир

Невидимый мир. Иллюстрация № 1

Предисловие

Димитр Коруджиев (род. в 1941 г.) — один из самых известных болгарских прозаиков среднего поколения. Первые же его вещи — а дебютировал он в начале 70-х годов — обратили на себя внимание и вызвали интерес читателей своей интеллектуальной глубиной, тонкостью психологического рисунка, необычайной искренностью, свежими приемами письма. Критика назвала его ярким представителем углубленно-психологического направления молодой болгарской прозы. «Более того, — писала Г. Михайлова, — он один из зачинателей „новой прозы“, первыми же своими книгами очертивший пути поисков и предопределивший ее новаторский пафос и успех».

Сейчас Д. Коруджиев — вполне сложившийся, зрелый мастер, автор рассказов и повестей, успешно выступающий также на поприще публицистики и литературной критики, пользующийся неизменным вниманием читателей. В творческом багаже писателя пять сборников рассказов: «Пройдет время» (1972), «Ночная улица» (1975), «Остров тишины» (1976), «Невидимый мир» (1980), «Миг перед сумерками» (1981). Кроме того, он выпустил повести «Коридоры в дожде» (1974), «Сомнения» (1978) и «Из воспоминаний вечного рядового», вошедшую в его последний, отмеченный премией Союза писателей Болгарии, сборник «Сад с дроздами» (1984).

Творчество Д. Коруджиева отличается редкой внутренней цельностью. Главная его тема — поиски нравственно верного жизненного пути, и от книги к книге ведет он эту тему, развивает и совершенствует ее. Один из наиболее интересных лейтмотивов писателя — «невидимый мир». «Невидимый мир» — это реальность духовных и нравственных ценностей и контактов, доступных каждому человеку. Доступных и насущно необходимых, утверждает писатель. Для его героев все начинается обычно с сомнений в себе, с очистительного раздумья: вырвавшись из уюта повседневности (а порой и из крепости повседневности, где уберегались от тревожных и сложных вопросов), они начинают пристально и беспристрастно вглядываться в себя. Нравственный поиск интересует Д. Коруджиева прежде всего с точки зрения его социальной ценности, и потому его герои — обыкновенные, простые люди, как все, — в один прекрасный день отправляются в нелегкий путь самоосуществления.

Герой рассказа-притчи «Невидимый мир», спешащий с портфелем под мышкой по мокрым улицам, средь текучки монотонных будней открывает целые миры буквально у себя под ногами, но оказывается не готовым к роли «человека всемогущего». Мечтатель Андрей из рассказа «Высоко среди белых ламп», «чувствующий» стальные листы и виртуозно выкраивающий детали кораблей, потрясен появлением в цехе железного чудища — раскройного автомата. Но именно богатое воображение спасает его от краха, дает силы понять всю красоту мечты, воплощенной в машине. Дорожный рабочий из рассказа «Белый платок», мерящий жизнь на выгоду, изводящий других мелочностью и озлоблением, однажды оказался «отлученным» своей бригадой и лишь тогда начал понимать, сколь драгоценно человеческое тепло и что не хлебом единым жив человек. Бухгалтер Павлов из рассказа «Принуждение», прятавшийся в сказочный мир от «грубой» реальности, преодолевает робость и приниженность, идет наперерез хамству и чванству. Опасность духовного оскудения, духовной стандартизации, остро ощущаемая Д. Коруджиевым, воплощена им во многих рассказах: «Франция», «Я услышал свои слова», «Склероз», «Подмена» и других. И даже этюды — лирический («Чайки») и сатирический («Пружинный матрас») — приобретают под пером писателя глубину психологического исследования.

Широк диапазон самых разнообразных судеб в рассказах Д. Коруджиева, но всех его героев роднит одно: поиск гармонии с жизнью, гармонии в себе, поиск духовности и единения с людьми. Писатель стремится разглядеть в жизни и в людях еще не оформившуюся новизну, выявить еще не воплощенное, но уже готовое воплотиться. Исследовательский заряд диктует ему своеобразный угол зрения, весьма точно определенный болгарской критикой, которая считает, что Д. Коруджиев намеренно сдвигает видимую реальность к более сложным внутренним пластам, интересуется ее проекцией в самосознании отдельной личности. И это отнюдь не самоцель, а углубленное исследование наиболее существенного в человеческом сознании, того, что определяет идейные, творческие и житейские проявления личности.

Нравственными исканиями заняты и герои повестей Д. Коруджиева. Повесть «Коридоры в дожде» в силу своего лирико-медитативного склада философски озвучивает многие поднятые в новеллистике писателя проблемы. Более просторные, чем в рассказе, жанровые рамки позволяют полнее раскрыть духовный мир героя, только что получившего диплом учителя литературы и мечтающего превратить каждый урок в «проникновение за очевидное». Многие дорогие для него мысли и чувства автор, лишь на десятилетие старше своего героя, вкладывает в описание этой интенсивно живущей честной молодой души. И вполне убедительно звучит в устах героя символ веры, обретенный в долгих и трудных духовных поисках: «Величие человеческих усилий состоит в полной отдаче другим бескорыстно достигнутого тобою совершенства».

С этим вполне бы мог согласиться врач-психиатр, герой второй повести Д. Коруджиева — «Сомнения», хотя сам он пытается достигнуть совершенства (с целями тоже благородными) лабораторным путем. Конфликт, на котором строится эта столь нетрадиционная повесть, вполне традиционен: борьба живой жизни и мертвой схемы. Вступивший на тернистый путь нравственного самостроительства, герой Д. Коруджиева оказывается на перепутье, хорошо знакомом и русской литературе, не раз убеждавшейся в естественно-жизненном, а не умственном происхождении добра. Мучающее современного психиатра сомнение в возможности рационализировать добродетель в очень похожей форме переживал, к примеру, Гончаров, оставивший в книге «Фрегат „Паллада“» интересные размышления о двух типах добра. «Может быть, это все равно для блага целого человечества: любить добро за его безусловное изящество и быть добрым, честным и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким, — или быть добродетельным по машине, по таблице, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно?»

Именно этим вопросом начинает томиться и «добродетельный по востребованию» герой Коруджиева и потому не особенно удивляется, услышав его от других. Окружающие не хотят принять его рационалистической, ограниченной «железным самовоспитанием» доброты, отказываются укладываться в те