Жозе Родригеш душ Сантуш Последняя тайна

Все цитаты из религиозных источников, равно как и вся историческая и научная информация, приведённая в настоящем романе, достоверны.

Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам.

(Евангелие от Луки, 11:9)

Моим трем любимым женщинам: Флорбеле, Катарине и Инеш

От редакции

Нумерация псалмов Псалтири в переводе на латынь и другие западноевропейские языки отличается от таковой в церковнославянских и русскоязычных текстах. В то время как латинские переводы сохранили оригинальную структуру и нумерацию текстов Ветхого Завета, написанных на древнееврейском языке (Танах, Масоретская Библия), перевод на церковнославянский и впоследствии русский отражает изменения, предложенные в знаменитом тексте на греческом языке III–II веков до нашей эры (Септуагинта — «перевод семидесяти двух» — перевод книг Ветхого Завета с древнееврейского, сделанный 72 учеными по заказу царя Птолемея II для Александрийской библиотеки). Так, греческий текст объединяет Псалмы 9 и 10 в один, 9-й. В результате Псалмы латинских текстов с 11-го по 113-й нумеруются в русском тексте как 10–112. Кроме того, объединены в один 113-й Псалом тексты оригинальных Псалмов 114 и 115. А вот 116-й Псалом древнееврейского оригинала в Септуагинте разделен на два — 114-й и 115-й, как и 147-й на 146-й и 147-й. Поэтому со 148-го до 150-го Псалма нумерация совпадает. Последний же, 151-й Псалом (иногда не нумеруется) греческого текста и вовсе отсутствует в оригинале и был дописан уже во время создания Септуагинты.

Пролог

Какой-то приглушенный звук привлек внимание Патрисии.

— Кто бы это мог быть?

Ей показалось, что шум исходил из инвентарного помещения отдела рукописей, совсем рядом с его читальным залом. На богато отделанных полках этого крыла Апостольской библиотеки Ватикана молчаливо стояли книги, словно уснули в уютной тени, которой ночь накрыла их пыльные корешки. Наверное, это самая старинная библиотека Европы, а возможно, еще и самая красивая, но в эту ночную пору царила в ней такая мрачная, почти пугающая атмосфера, как будто где-то здесь затаилась неведомая угроза.

— Ах, madre mia! — прошептала она, вздрогнув от какого-то не поддающегося объяснению страха, вмиг охватившего ее. — Вот что значит ужастиков насмотреться!..

«Должно быть, служащий прошел», — подумала она и взглянула на часы: стрелки показывали почти половину двенадцатого ночи. Не совсем, скажем, нормальное время для работы в библиотеке, но Патрисия Эскалона давно уже стала личным другом монсеньора Луиджи Витэрбо, prefetto^[1], которого она принимала в Сантьяго-де-Компостела во время паломничества 2010 года. Одолеваемый каким-то мистическим кризисом, монсеньор Витэрбо решил тогда пройти пешком Путь Святого Якова и благодаря их общему другу добрался до двери дома Патрисии, — красивой квартиры, очень кстати примостившейся на улочке аккурат за собором. И не прогадал, постучав к ней, так как хозяйка окружила Святого падре заботой и вниманием.

И, разумеется, когда уже Патрисия прибыла в Рим, чтобы заняться рукописью, она нисколько не сомневалась, что ей ответят взаимностью. Так и случилось: господин Главный смотритель Апостольской библиотеки Ватикана не обманул ожиданий и, памятуя о разнообразных почестях, оказанных ему в Сантьяго-ле-Компостела, распорядился открыть для своей галисийской приятельницы доступ в читальный зал отдела рукописей, дабы она могла спокойно делать свою работу.

Более того, prefetto велел принести ей для ознакомления непосредственно оригинал рукописи. «Карамба! Это уже слишком!» — пыталась она возражать, несколько смутившись. Достаточно было бы просто микрофильмов. Но нет, монсеньору Витэрбо хотелось ее побаловать. «Историк вашего уровня — настаивал он, — заслуживает только оригинала!»

И какого оригинала!

Гостья из Галисии^[2] провела пальцами в перчатках по коричневым буковкам, тщательно выписанным благочестивым копировальщиком, по пергаментным страницам, уже несколько постаревшим и усеянным своего рода пигментными пятнами. Листы архивариусы бережно упаковали в прозрачную пленку. Рукопись напоминала ей Codex Marchalianus^[3] или Codex Rossanensis^[4]. Вот только ценность ее была намного выше. Патрисия сделала глубокий вдох и почувствовала какой-то сладковатый запах. Ах, какая прелесть! Она обожала теплый аромат, источаемый древними манускриптами!.. Глаза с нескрываемой любовью ласкали эти маленькие, хорошо выстроенные буковки. Ни тебе украшений, ни даже заглавных букв — обыкновенные греческие строки без затей, литеры закругленные, слова безо всякой разбивки, как если бы каждая строчка являла собой некое бесконечное таинственное слово, своего рода сокровенный код, подсказанный Господом при рождении Времени. Пунктуация почти не просматривалась, мелькали кое-где пробелы, диакритические знаки и аббревиатуры nomina sacra^[5], перевернутые кавычки для цитат из Ветхого Завета, наподобие того, что она прежде видела в Codex Alexandrinus^[6]. Однако лежавшая перед ней рукопись была самой ценной из всех, которые она когда-либо держала в руках. Впрочем, уже само заглавие внушало уважение: Bibliorum Sacrorum Graecorum Codex Vaticanus B.

Codex Vaticanus.

Она не могла в это поверить, но ведь работник Апостольской библиотеки Ватикана, следуя распоряжению prefetto, действительно положил на ее стол знаменитый Codex Vaticanus. Эта реликвия, датируемая серединой IV века, считается древнейшей из дошедших до наших времен рукописной Библией на греческом языке. Причем сохранившейся практически в полном виде, благодаря чему она была самым большим сокровищем библиотеки Ватикана. А теперь, вы только представьте себе, эта уникальнейшая вещь была доверена ей. Невероятно! Сможет ли кто-нибудь в родном университете в это поверить?

Крайне осторожно она перевернула страницу, как будто боялась повредить пергамент, защищенный, однако, прочным прозрачным пластиком, и мгновенно погрузилась в текст. Пробежала глазами первую главу Послания к Евреям; то, что она искала, должно было находиться в самом начале. Глаза скользили по строчкам, губы шептали, как мантру, греческие фразы, пока не встретилось искомое.

— Ах, вот оно! — воскликнула Патрисия. — «Phanerón».

Невозможное случилось. Ей уже доводилось слышать прежде об этом слове, но одно дело говорить о каком-то предмете за столиком факультетской столовой, и совершенно иное — видеть его буквально перед носом,