<p align="center">

   Дары лесного духа</p>

<p>

   </p>

<p>

   У каждого ли есть призвание?</p>

<p>

   Счастливчик ли тот, у кого оно есть?..</p>

<p>

   Перепелятник, чей искательный взор посверкивает золотисто-лютиковой ярью, уверен, что предназначение всякой пичуги — насыщение его ястребиного высочества. Но лесного духа не страшит голод рябого охотника. Иричилль даже не прочь бы и подразнить возомнившего себя невидимым хищника.</p>

<p>

   Лесной дух видит всё и всех. Глазами Иричилля Лес вглядывается сам в себя и в души своих гостей. Большими глазами маленького живого огонька, каковы непроглядно темны и в ясный день.</p>

<p align="center">

   ***</p>

<p>

   Иричилль узнал, кто же он таков есть, когда, без колебаний покинув общество чересчур суматошных и робких братьев и сестёр, отправился самостоятельно исследовать богатый валежником, сухостоем и чахлым еловым подростом тенистый субор, который становился ярче, светлее и больше с каждым прожитым днём, раздался в бесконечность и наполнился всевозможными существами и сущностями. Только тишины, одиночества и пустоты нельзя обрести в лесу, но почему-то именно за тишиной и одиночеством сюда приходят гости. Они велики, тяжелы, медлительны и неуклюжи. И глухи, раз слышат тишину, умудряясь восхищаться и наслаждаться ею. Но отнюдь не слепы.</p>

<p>

   И даже малютку Иричилля в его мерклом птенцовом оперении "комочка-невидимки" заметили. Подслеповато прищуренные тусклые глаза странной гостьи из чужого оглушительного мира. Не столь громадная, как многие из пришельцев, она вдруг съёжилась и стала терпимо невелика, с замшелый, обвалившийся в серёдку от трухлявости, обжитый муравьями пенёк, когда ножищи её подкосились от усталости, неведомой лесному духу. Незнакомка молча сидела на подстиле из увядшей еловой хвои, чешуек отмершей коры и осыпавшегося лишайника, крошева засохшей смолы и истлевших осиновых и берёзовых листьев. Её дыхание выровнялось, она спокойно внимала несуществующей тишине. И услышала тишайший плеск крылышек любопытного Иричилля до того, как увидела его. Или, возможно, почувствовала его взгляд.</p>

<p>

   Она, повернув лохматую голову, пыталась высмотреть крохотную вертлявую птичку в дымчатом хитросплетении высохших еловых лап. Это было непросто. Юный лесной дух присматривался, прислушивался, вникал, и решил, что гостья не опасна. И уже не таясь, он прыгал по шершавым ломким веточкам, стряхивая последние, чудом не облетевшие хвоинки. Крутил головой, изучая удивительное создание, вглядываясь в тёмно-серые глаза кромешно-сумеречными очами.</p>

<p>

   Сероглазая пришелица была первым человеком, кого Иричилль видел так близко. Она легко достала бы рукой до приземистой ёлочки, на которой он пристроился. Но просто смотрела, не шевелясь. И терпеливо ждала некоего чуда, вряд ли осознавая, каково её желание.</p>

<p>

   Через день она явилась снова. Прошлась по кромке заросшей таволгой поляны, свернула в чащобу. И вновь устроилась на хвойном покрове, поджав ноги под себя. Иричилль чувствовал её волнение. Он, перепархивая с ветки на ветку, устремился к опушке. Маленький глазастый дух леса оказался тем самым чудом, какое ждали. Гостья тихо, сипло и фальшиво насвистывала что-то жалкое и неудобопонятное, воспринимая никудышным человечьим слухом эту нелепость как подражание чарующим песням соплеменников Иричилля. Но скоро умолкла, догадываясь, что вовсе не свистом приманила отважного глазастика.</p>

<p>

   В следующий раз она решила, что пернатого юнца привлекла мошкара, выбравшаяся из разворошённой опали. Гостья копошилась в слежавшейся хвое пальцами, затем извлекла из складок диковинного человечьего оперения раскладной блестящий коготь и взрыхлила опад. Иричилль не отказался от угощения. Он ловко склёвывал егозливых букашек, задорно прыгая на тонёхоньких лапках чуть ли не по огромным бледным лапищам обходительной пришелицы. Она взирала на него с замиранием сердца. В этом неосязаемом соприкосновении миров жил нерв сдержанного восторга, и не таилось угрозы.</p>

<p>

   Она приходила вновь и вновь. На тёмном колючем покрывале земли яркими пятнышками засветилась палая листва. Дождавшись появления темнозорой птахи, гостья срезала тускло поблёскивающим когтем приподнявшие влажную опаль желтоголовые подосиновики. Привередливость сероглазой обернулась сущим блаженством для прожорливого лесного духа. Иричилль пировал на бережно рассечённых ворсистых шляпках, выхватывая тонким клювом из нежной синеющей мякоти лакомых полупрозрачных личинок с бурыми головёнками. Разборчивая гостья забирала с собой лишь чистые, не изъязвлённые скрытными едоками грибы, покрошив червивые для доверчивого обитателя сумрачного подлеска. Он провожал её, когда она шла вдоль опушки, продираясь сквозь колкую трескучую гущу переплетённых ветвей. В длинных, небрежно собранных в мягкую косу волосах привереды застревал вездесущий сор, клочковатые обрывки паутины, и иногда плутали, вяло извиваясь, мелкие зелёные гусеницы.</p>

<p>

   Она возвращалась, отмалчиваясь, не желая нарушать воображаемую тишину и выжидая чудес. И однажды, в пасмурный день, Иричилль поманил безропотную странницу за собой, подскоками выбивая звучный шелест из просыпавшихся на медленно остывающую землю листьев орешника. Он, наклоняя и поворачивая головёнку, взирал снизу вверх на гостью то одним глазом, то другим, и в его быстрых взглядах искрилась тёмная лукавая власть, коей она не стала противиться.</p>

<p>

   Она ступала осторожно, пригнувшись, затем опустилась на четвереньки и сжалась в комок, пробравшись в бересклетовые заросли. Иричилль, всецело завладев её вниманием, теребил острым клювиком отзывчивый малейшему движению опад, потом вспорхнул и скрылся. Он спрятался высоко в смолистом зелёном лапнике и поглядывал вниз, на гостью, сквозь частые лощёные иголки. Она