***

  В человеческой жизни у меня есть дом с двориком, запущенный старый сад и черная кошка. Другие ангелы-изваяния - я слыхал - получают выходной раз в неделю, а вот мне удается бывать дома каждую ночь. Я - ангел на дворе часовни. Ну как на дворе... на задворках. Часовня открыта только по воскресеньям, в остальное время запирается, и нет нужды наводить иллюзию, чтобы не заметили, когда я ухожу с пьедестала. Смотреть-то все равно некому.

  Пролезаю сквозь дыру в изгороди. Можно телепортироваться, но настоящая человеческая жизнь со всеми ее привилегиями и неудобствами - такое удовольствие... Никакими ангельскими повадками не заменишь. Отряхиваю темно-серый костюм, поправляю шляпу... Не спеша иду по ночной улице. Прохладный ветерок щекочет лицо... Говорят, это ощущение можно сравнить с поцелуем, да вот целоваться мне не приходилось, как тут проверишь? Цветет сирень, кажется, весь город благоухает сиренью. Точнее - пригород, улица Веснина. Не знаю, кто такой Веснин, но название для нынешнего цветочного пиршества вполне подходит.

  Сворачиваю на более шумную Пушкинскую. Здесь пахнет автомобилями, даже ночью. Настораживаюсь: к запаху шин и бензина примешивается что-то еще. Беспокойство. Проходя мимо парка, слышу крик. Так и есть - какой-то парень, выхватив у девчонки сумку, бежит в мою сторону. Выставляю крыло - парень с разгона впечатывается лбом в каменные перья. Шлепается пятой точкой на асфальт, не сводя с меня округлившихся от ужаса глаз. Швыряет сумку в кусты, подрывается и, повизгивая от страха, задает стрекача - давненько я не видел, чтобы так бежали! Медленно убираю крыло. Оглядываюсь на девчонку: как она там? Вместо привычного испуга ловлю восхищенный взгляд. Смотрит на меня завороженно, как ребенок на рождественскую елку. Нахожу в кустах сумку, подаю ей. Пискнув "Спасибо!", девчонка внезапно поднимается на цыпочки и целует меня в щеку. Ошарашенный, смотрю, как она уходит, стуча каблучками по тротуарным плитам. Думаю: "Наврали, конечно... Совсем это не похоже на ветер. Ни на что не похоже..."

  Еще немного постояв, отправляюсь восвояси - к одной из круто спускающихся вниз улочек. Отпираю ключом скрипучую калитку. Черная, как ночное облако, кошка приветствует меня коротким "Мррр!", но о брюки не трется - сердится. Чешу ее за ухом. "Прости, - говорю, - Джела, задержался. Ангельские дела, даже после работы. Профдеформация, чтоб ее..."

  ***

  Сирень отцвела, третий день льет мелкий, противный дождик. Дурацкая это работа - быть каменным. Нет, я, конечно, привык за тридцать с лишним лет, но смысла в этом не найти за все триста.

  Вы, верно, слышали: к каждой церкви, мечети или синагоге в момент основания - когда закладывают первый камень - прикрепляется ангел-страж. На небесах нас так и называют - ангелы камня. Добро, если страж находит себе подходящее изваяние - это все-таки какое-никакое, но тело. Оживишь его с наступлением ночи - и гуляй себе. При условии, что не полезут проверять, кто там, на постаменте - иллюзия или ты. А вот если с изваянием не повезло... Я слыхал о стражах, на века застывших в бестелесной неподвижности.

  Впрочем, мне и дневного стояния хватает вполне. Часовня оживает в конце недели, а до тех пор стой да любуйся мощеным двором и серыми камнями городского кладбища. Кладбищенский сторож, атеист и пьяница, обходит часовню стороной. Голуби вот прилетают... Кто бы взял да почистил хоть раз мои каменные волосы? Терпеть не могу голубей.

  К счастью, бывают воскресенья. Тогда молодой сердитый священник отпирает скрипучую калитку и приходят люди - родственники недавно умерших и просто живущие неподалеку. Кто торопливо, кто медленно и старательно крестясь, пересекают двор и заходят в часовню. Тут-то и начинается самое лучшее - музыка. Священник поет нежным тенором, ему подпевают две женщины - и я. Раньше я думал, что меня никто не слышит, но однажды священник сказал на проповеди: "наш квартет" - и не стал пояснять, что имеет в виду.

  Нынешнее воскресенье не задалось: дорогу развезло от бесконечных дождей, небо, земля, воздух - все одинаково тяжелое и мокрое. Из женщин-певиц пришла только одна, та, что поет вторым голосом. А какой квартет без сопрано? Горожан и тех всего трое: две старушки - они постоянно приходят вместе - и мужчина с насморком. Бедняга оглушительно чихал, стоило мне взять высокую ноту. Когда служба наконец закончилась, даже я вздохнул с облегчением.

  Священник дочитывал проповедь, дождь усилился, и в этот момент что-то неуловимо изменилось. В воздухе, во всем мире. Я почувствовал, что улыбаюсь, хоть этого и не заметишь по моему каменному лицу. В следующее мгновение я понял, почему: на тропинке, ведущей к часовне, появилась тоненькая фигурка. Я узнал ее сразу: девчонка, чью сумку я на той неделе отнял у незадачливого вора. В красной куртке, с красным зонтом. С носом, покрасневшим от холода. Брюки и кроссовки в грязи, будто шла пешком через весь город. Каким ветром ее сюда занесло? Заходит, вертит головой - оглядывается. Потом, вместо того, чтобы войти в часовню, направляется прямо ко мне. Останавливается перед постаментом и смотрит, приоткрыв рот. И глаза у нее круглые, как у испуганного ребенка.

  Дождь барабанит по зонту, девушка не сводит с меня глаз и молчит. Может быть, молится? Тогда я ее не услышу - это у бестелесных, говорят, сохранилась способность слышать мысли, а мне бы словами как-нибудь...

  Наконец девушка опускает глаза и скороговоркой произносит:

  - Ваше крыло, я запомнила его тогда... Я... знаете, художник. Учусь на художника. На четвертом курсе у нас скульптура, и вы... - показывает на мое каменное тело. - Не обижайтесь, но я сразу увидела, это новодел, лет тридцать, не больше.

  Поднимает голову и смотрит на меня, словно ждет ответа. В нынешнем обличье я могу лишь многозначительно промолчать. Новодел... это хорошо или плохо?

   Девушка продолжает:

  - И я искала, какие церкви построены недавно. И парки - в городских парках тоже есть ангелы! Эта часовня была моей последней надеждой. Вот... - она коротко вздыхает, снова заглядывает мне в лицо. - Я вас толком не поблагодарила тогда. - Замолкает, словно собираясь с духом. - Знаете, что? Давайте, я напишу ваш портрет. Вы не