Бунич, Игорь Львович

Кейс Президента: Историческая хроника

В весенний день 1991 года у здания ЦК КПСС остановился блестящий черный лимузин. Выскочивший адъютант открыл заднюю дверцу машины. Стоявшая у дверей охрана вытянулась по стойке «смирно». Офицеры взяли под козырек. Резкие звонки призвали к вниманию охрану внутри здания. Массивные двери бесшумно открылись, пропуская в здание, где определялась вся внешняя и внутренняя политика огромной страны, одного из самых высших должностных лиц СССР — Председателя Комитета Государственной Безопасности генерала армии Крючкова.

Толстые ковровые дорожки заглушали шаги в широком коридоре, ведущем в комплекс помещений, занимаемых Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым.

В последнее время, став Президентом СССР, Горбачев редко посещал свой кабинет на Старой площади, но Крючков настоял, чтобы встреча произошла именно здесь. Перед Президентом страны он испытывал нечто, напоминающее комплекс неполноценности.

Президент! Что за Президент СССР? Такого еще не было. А Генеральный секретарь — это понятнее и ближе, роднее даже. Брежнев, Андропов, Черненко, царствие им небесное, были настоящими генсеками, а не лезли в какие-то там непонятные президенты, как на Западе. С генсеком и говорить проще, и понимания больше, особенно если учесть, что сам Крючков — член Политбюро ЦК и приехал доложить Горбачеву сообщение чрезвычайной важности: ближайший сотрудник генсека-президента, такой же член Политбюро, как и Крючков, Александр Яковлев, оказался старым и матерым американским шпионом.

Новость ошеломила Горбачева. «Колумбийский университет!» — почти воскликнул генсек-президент, сразу догадавшийся, где могло произойти грехопадение Яковлева. Ведь тот учился в Колумбийском университете Соединенных Штатов Америки. Крючков скорбно кивнул. Да, именно там завербовали одного из главных идеологов КПСС и прорабов перестройки.

Горбачев сел на свое место за огромным столом из красного дерева, привезенным в свое время с дачи Орджоникидзе. Ходили слухи, что за этим столом сиживал сам Николай I. Взгляд президента стал строгим:

— Доказательства есть?

Лицо Крючкова вытянулось:

— Да… То есть какие нужны доказательства, Михаил Сергеевич, когда и так все ясно…

— Что ясно?

— Что шпион.

— Вам ясно. Мне — нет. Представьте документы. Вынесем на закрытое заседание Политбюро.

— Колумбийский университет, — напомнил Крючков.

— Да, университет, — согласился Горбачев. — Вот мы с вами, Владимир Александрович, Колумбийских университетов не кончали…

Что-то резануло Крючкова по сердцу. Внимательно взглянул на генсека, но не нашел ответного взгляда. Куда-то вверх смотрел Горбачев, откуда хитро прищуривался Ильич с портрета. А уж его-то — вождя мирового пролетариата — где только ни могли завербовать: и в Германии, и в Австрии, и во Франции!

— Доказательства есть? — снова спросил Горбачев, с каким-то непонятным интересом рассматривая шефа КГБ: шутит он или серьезно? Наверное, переутомился, но снимать его с должности нельзя. Именно на реакции Крючкова основан весь ПЛАН, который уже нельзя изменить

Садясь в машину, шеф КГБ не мог отделаться от мысли, что думает о том, сколько времени провел за границей президент-генсек…

* * *

В июле 1991 года только что выбранный Президент Российской Федерации Борис Ельцин и его верный соратник Руслан Хасбулатов уединились в помещении, которое, как они надеялись, не прослушивалось КГБ.

— Они уходят и уничтожают Союз, — сказал Ельцин, протягивая Хасбулатову ксерокопию секретного совещания на Старой площади,

— Да, — согласился тот, — Указ о департизации уже не успеет сработать,

— Может быть, еще успеет, — не согласился Ельцин, — если удастся нейтрализовать Крючкова и его команду,

Ельцин всегда был идеалистом. Разве можно нейтрализовать монстра, который подчинялся собственным инстинктам, а вовсе не Крючкову, Взгляд Хасбулатова засветился каким-то странным огнем. Так неожиданно светятся заснеженные вершины гор его родины, которая столько лет жила надеждами на свободу,

— Мы уже ничего не успеем сделать, — покачал головой Хасбулатов, — нам не сорвать их выступление. Да и нужно ли это?

Президент России взглянул на часы. Приближалось время играть в теннис, а Ельцин еще со времен свердловского обкомства любил жить по строгому распорядку.

* * *

В августе 1991 года молодой, широкоплечий, подтянутый десантный генерал с Золотой Звездой Героя Советского Союза стоял перед председателем КГБ СССР Крючковым, Генерал нравился Крючкову, с такими парнями не страшно начинать любое дело,

— Задачу поняли? Всю эту сволочь арестовать и отвезти на одну из наших баз, А там посмотрим,

— Так точно, — ответил генерал, — Задача понятна. Не впервой нам. Все будет в лучшем виде…

В сейфе у генерала УЖЕ лежал приказ: по получении сигнала немедленно изолировать Крючкова. Подпись под приказом не оставляла сомнений в том, что он будет выполнен.

* * *

Коммунистическая империя агонизировала. Военно-конспиративная по духу, вскормленная на идеологии мирового господства океанами народной крови — она умирала долго и мучительно. Предсмертные судороги и конвульсии издыхающего монстра, продолжающего держать в своих звериных лапах несметный ядерный потенциал, будоражили и тревожили мир. И тем не менее оставалась надежда, что былой авторитет и ответственность ядерной сверхдержавы даже на смертном одре предотвратят вспышку предсмертного безумия. Мир надеялся, но напрасно. Великая ядерная сверхдержава и экономически, и нравственно стремительно деградировала до уровня «банановой республики»…

Перестройка, задуманная в середине восьмидесятых годов в недрах Политбюро и ЦК КПСС, ставила две основные задачи: как заставить рабов лучше работать, ибо были уже безрезультатно перепробованы все возможные методы принуждения — вплоть до расстрела, и как получить остро необходимую помощь с Запада, ибо к этому времени фактически ни одна страна свободного мира не желала иметь никаких дел с «империей зла».

За семьдесят лет своего существования внутренняя жизнь в СССР приняла все черты классического платоновского социализма. Общество четко разделено: немногочисленная, купающаяся в роскоши партийно-государственная ЭЛИТА, давно уже построившая для себя ежедневно обещаемый народу «коммунизм»; карательная и идеологическая СТРАЖА, способная на любые преступления против собственного народа во имя права быть допущенной поближе к элитарной кормушке,