сталинградский боевой окоп и пошла уже по целиковому грунту.

…Дома я активно нажал на обед. После работы на свежем воздухе аппетит был прямо-таки зверский. Только я отвалил от стола и для разгрузки поставил любимый диск Тухманова, раздался телефонный звонок.

— Послушай, отец, — просипел сквозь треск помех Сашкин голос, — ты чем занимаешься? Расслабился, что ли? Шлягеры крутишь? Угадал? Протрясись-ка на автобусе… Дело есть. Я тут кое-что обнаружил.

Запись 3

Яковенко провел меня прямо на кухню. На крохотном столе на расстеленной газете лежала знакомая фляга.

— Там пусто… Но вот что…

Он снял расползающуюся в руках суконную обшивку и показал надпись, грубо, видимо, концом ножа сделанную на мягком металле.

Я прочел:

— «Красноармеец Петров Сергей Николаевич». Смотри, тут и адрес… Слушай, старик, ведь это где-то рядом! В Бекетовке!

— Вот! Я знаю этот район как свои пять! Вдруг да кто из родственников отыщется, — заволновался Сашка.

— А может, и сам хозяин фляги. На войне всякое бывало. Мало ли что… А тут мы: «Пожалте, уважаемый товарищ ветеран, сувенирчик!» Ну, что? Махнем? Завтра выходной…

На другой день мы поехали в Бекетовку. Странно было видеть рядом с домами-башнями современной архитектуры бревенчатые домишки и деревенские палисаднички. Рассказывали, что немцы совсем не бомбили Бекетовку, так как рассчитывали использовать под зимние квартиры. Видать, немецкие штабисты умели планировать все до деталей, а вот в главном просчитались. Была эта земля нашей, нашей и осталась!

Мы разыскали нужный нам дом довольно быстро. Рубленая пятистенка, забор со следами зеленой краски, низенькая калитка — все было обыденным, может быть, чуть более обветшалым, чем у соседей по улице. Откуда-то вывернулась маленькая черная собачонка, залилась злющим лаем, стала бросаться на калитку.

— Нора, уймись! Ну, кому сказано!

Пожилая женщина отозвала собаку, и я скороговоркой выпалил заранее приготовленную фразу:

— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, здесь проживает или проживал Сергей Николаевич Петров?

Женщина вздрогнула от неожиданности, потом неуверенно протянула:

— А вы кто же такие будете?

— Да мы… В общем, мы, вот…

Сашка развернул сверток, который он все время держал под мышкой.

— Видите, — он показал надпись, — это его. Мы нашли в старом окопе.

— Заходите. Нора, сиди!

В доме было прохладно, видимо, от свежевымытого влажного дощатого пола. Окна затенены густым тюлем.

— Садитесь, садитесь… Ой, как же это все… Ведь он, Сережа, был моим старшим братом.

Она сняла с полки шкатулку, перебрала лежащие там документы и письма и, наконец, положила на стол старый официальный бланк.

— Похоронка пришла сразу, как мы, эвакуированные, вернулись в город из Капустина Яра. Это было уже в сорок третьем. А через год отца не стало…

Наш приход, фляга погибшего брата, вид фронтового извещения наверное, самого горького документа — все это глубоко взволновало женщину. Надо было уходить: не стоило больше бередить старую, но не зажившую еще рану.

— Так мы вам оставим… Фляга походная, боевая. На память о вашем брате.

— Спасибо, спасибо вам. Уже уходите? Чем бы угостить… Киселя не хотите?

— Благодарим. Нам пора.

— Мы поднялись.

— Ой, погодите… Ребята какие хорошие… Я сейчас.

Немного порывшись на полке, женщина достала толстую тетрадь.

— Сережа был студентом до войны, — сказала она, вытирая пыль с клеенчатой обложки, — каждое лето в экспедиции ездил, куда-то все на Север. Когда в сорок первом уходил на фронт, помню, наказывал сберечь. Что-то там ценное, говорил. Мы эту тетрадку в Капустин Яр увозили. Пробовала я разобрать потом — ничего не понять… Все расплылось. Да и грамоты у меня три класса, четвертый коридор.

Она вздохнула.

— Вот возьмите, может, что прочтете… Может, какая польза в ней. Он, Сережа-то, уж очень горячился тогда. В глубокой тайге раскапывали они древнее поселение, и повезло Сергею: нашел он какую-то бабу. Огромная, говорил, ценность для науки. Только привезти не успел. На будущий год, мол, обязательно — да где там, война началась… Нора, не смей на людей лаять! И будто была та баба из чистого золота.

Запись 4

Мы сидели в сквере около Вечного огня. Посмотрев, как сменяется пионерский караул, мы снова углубились в тетрадь Сергея Петрова.

Увы, с первого взгляда стало ясно, что все или почти все записи безнадежно испорчены, да и первоначально, видимо, они не были каллиграфическими: скупые, отрывочные строки, сделанные для себя, для последующей расшифровки. Петров писал на привалах, при тусклом свете костра, в низкой палатке при свече, под аккомпанемент бесконечного северного дождя. Писал непослушными от усталости или холода пальцами, почти всегда в спешке.

Более или менее отчетливо читалась последняя запись. Это были стихи-прощание со своей семьей перед уходом на фронт.

Прощайте все, кого я уважаю.

Прощайте, близкие, — вы были так нежны.

Прощайте все. Я скоро уезжаю

Туда, куда билеты не нужны.

— Все это прекрасно, — сказал Митя Липский, наш классный дока по исторической части, которого мы пригласили для консультации, — все хорошо… Но я просто не вижу, чем могу быть полезным в этом деле. Тетрадь, сами видите, того…

Мы угрюмо молчали. Митя приподнял очки с толстыми стеклами и пальцем потер переносицу. Было заметно, что он важничает.

— Впрочем, минутку… Есть современные технические способы восстановления утраченных текстов. Дайте подумать. Может быть, найдутся подходы к этим сферам. Стоп! Кажется, есть!

— Митькина эвээм прокрутила программу и выдает результат, — сказал недоверчиво я.

Липский мотнул головой, его очки-прожекторы сверкнули холодным, режущим блеском.

— Есть! Давайте вашу тетрадь, я покажу одному человеку. Он аспирант Московского университета, приехал в отпуск к родне. Очень компетентный в исторических науках товарищ. Правда, он пишет диссертацию по бересте, то бишь по древним новгородским рукописям, но… в общем, решили!

Липский быстро попрощался и удалился походкой делового человека, умеющего ценить свое и чужое время.

— Серьезный деятель, — не удержался я. — Будущий светильник разума.

— Брось, — возразил Яковенко, — знает, чего ищет, и умеет добиваться намеченного. И тебе бы надо так. А не разбрасываться.

— А что? — пожал я плечами, хотя догадывался, что́ Сашка имеет в виду.

Я уже почти забыл, а он помнит, что еще в классе